Название: Введение в языковедение

Жанр: Педагогика

Рейтинг:

Просмотров: 1172

Через два года Камала научилась стоять, через шесть лет - ходить, но бегала, как и раньше, на четвереньках. В течение четы­рех лет она выучила только шесть слов, а через семь - сорок пять. К этому времени она перестала бояться темноты, стала есть рука­ми и пить из стакана, полюбила общество людей.

Как видим, при возвращении в жизнь людей сделать Камалу полностью “человеком” не удалось, что справедливо отмечает Р. Синг[4].

Долгое время ученые пытались доказать, что язык - это такой же организм, как животные и растения, что он развивается по тем же законам природы, одинаковым для всех языков в любом месте и в любое время; как все организмы, он рождается, созревает, до­стигает расцвета, клонится к упадку и умирает. Особенно попу­лярным было такое понимание языка в середине XIX в., когда успехи естественных наук, и в частности дарвинизма, увлекли многих, занимавшихся науками о человеке и его особенностях[5].

Однако такое понимание языка не приводит к правильному объяснению явлений действительности, а, наоборот,уводит от истины.

Некоторые “мысленные” опыты легко могут убедить в обратном. На первый взгляд может показаться, что ребенок выучивается дышать, смотреть, ходить и говорить одинаковым путем. Но это неверно. Если новорожденного ребенка поселить на необитае­мый остров и если он выживет там, то он будет прекрасно бегать, лазать, прятаться от опасностей, добывать себе пищу, но говорить он не будет, так как ему не у кого научиться говорить и не с кем говорить.

Природные, биологические свойства человека могут развиваться и вне общества и в изолированном состоянии, но навыки, связан­ные с языком, в таких условиях развиваться не могут.

Известно, что от родителей-зулусов может произойти только негритенок, а от родителей-китайцев - только китайчонок, но значит ли это, что первый ребенок обязательно будет говорить по-зулусски, а второй - по-китайски?

Для решения этого вопроса проделаем второй “мысленный” опыт: “переселим” новорожденного зулуса в Китай, а китайчон­ка - в Африку к зулусам. Окажется, что зулус будет говорить по-китайски, а китаец - по-зулусски. И хотя своим внешним видом эти дети будут резко выделяться из окружающей их среды (ма­ленький зулус будет похож на своих родителей, а маленький кита­ец - на своих), по языку они будут совершенно одинаковы с окружающими их людьми.

Итак, язык не передается по физической наследственности, тогда как цвет кожи, пропорции тела, форма черепа, характер во­лосяного покрова - так называемые расовые признаки - неиз­бежно следуют биологическим законам наследственности.

Отсюда ясно, что отожествление языковых и расовых признаков -грубая ошибка. Близость языков друг к другу вовсе не соответствует расовой схожести, и, наоборот, общность расы не связана с единством или схожестью языков. Границы рас и границы языков не совпадают.

Так, представители средиземноморской расы, живущие по се­верному побережью Средиземного моря, по языку относятся к различным группам и семьям (турки, греки, албанцы, сербы, ита­льянцы, французы, испанцы и др.); говорящие же на одном - французском - языке жители Франции в расовом отношении силь­но разнятся (северные, центральные и южные французы).

Особый интерес представляет в этом отношении население Соединенных Штатов Америки, чрезвычайно пестрое по своему расовому составу благодаря тому, что оно составилось из имми­грантов из самых разных частей света и стран (европейцы разных рас, негры, китайцы, турки, арабы и многие другие), но по языку оно одинаково: все они говорят на английском языке в его амери­канской разновидности.

Сторонники биологического взгляда на язык ото­жествляли язык и расу и тем самым искажали реальные отно­шения, существующие в действительности между этими явле­ниями.

Но многие ученые в конце XIX и в ХХ вв. резко протестовали против этого отожествления. Так, (1929) писал: “Одним из научных заблуждений является отожест­вление языка с расой... между расой и конкретным языком нет ни малейшей связи”[6].

Расовая характеристика людей, во-первых, ничего не говорит о языковой принадлежности данного населения и, во-вторых, не имеет никакого отношения к их культурному развитию.

Сторонники биологического взгляда на язык имеют еще один аргумент в запасе. Это так называемый единый “детский” язык у всех народов.

Наблюдения показывают, что действительно у всех детей в любой точке земного шара первыми “звуками” бывают слоговые сочетания по преимуществу с губными согласными: ма-ма, па-па, ба-ба, а далее: ня-ня, тя-тя, дя-дя. Эта общность связана с тем, что движением губ легче управлять, чем движением, например, задней части языка, а наличие слогов ня-ня и т. п. объясняется тем, что при мягких согласных работает большая масса языка, чем при твер­дых; но это детское “лепетание” еще ничего общего с язы­ком не имеет, так как это только “звуки”, лишенные смысла и получающиеся в результате пробы мускулов, так же как “дрыганье” ножками и ручками - не танец и не пластика.

Словами эти звукосочетания становятся только тогда, когда они делаются названиями, когда они начинают передавать смысл. И тогда всякая иллюзия общности “детского” языка и естественности его возникновения исчезает.

Одинаковые по звучанию слова в разных языках значат разное. Так, в русском языке мама - “мать”, а в грузинском - “отец”, баба - по-русски “бабушка”, а в тюркских языках - “дедушка”, деда в грузинском - “мать”, а русские слова деда и дядя ничего общего с “матерью” не имеют, английские же дети словами дэдди, дэд называют отца. Следовательно, хотя дети и используют эти звукосочетания одинаково, но понимать друг друга они не могут, так как у них разные языки, что зависит от языка взрослых, кото­рые и учат детей бессмысленные слоги превращать в слова.

Можно ли считать, что “даром речи” наряду с человеком обла­дают и животные? Нет, нельзя.

Еще Аристотель высказывался против такого допущения: “Толь­ко человек из всех живых существ одарен речью” (“Политика”). Эта формулировка в развитом виде часто встречается у деятелей эпохи Возрождения разных стран. Так, Данте (XIV в.) указывает, что речь нужна лишь человеку, чтобы разъяснять друг другу свои мысли (трактат “О народном красноречии”); Боссюэт (XVII в.) писал так: “Одно - воспринимать звук или слово, поскольку они воздействуют на воздух, затем на уши и на мозг, и совершенно иное - воспринимать их как знак, установленный людьми, и вы­зывать в своем разуме обозначенные ими предметы. Это послед­нее и есть понимание языка. У животных нет никакого следа тако­го понимания” (трактат “О познании бога и самого себя”).

Правда, у животных мы можем наблюдать некоторые случаи использования звуков для сообщения: это, например, звуковые сигналы, которыми мать созывает птенцов (утки, тетерки) или которыми самец-вожак предупреждает выводок или стадо об опас­ности (куропатки, горные бараны); животные могут также звука­ми выражать свои эмоции (гнев, страх, удовольствие). Однако все это - лишь биологические, рефлекторные явления, основанные частью на инстинктах (безусловные рефлексы), частью на опыте (условные рефлексы). Ни “слов”, ни выражения “мыслей” здесь нет.