Название: Хрестоматия по истории философии - Баранова В.И.

Жанр: Филология

Рейтинг:

Просмотров: 841


Прагматики интерпретируют это следствие обобщенной неуверенности как этическую увертку от вердиктов консенсуса. Чтобы рассеять эту неуверенность, достаточно было бы показать, что человек может существовать в согласии с самим собой, только если он находится в согласии с другими. Достаточно показать безусловную цель, уже присутствующую в вербальном эксперименте — установить, что он направлен на признание эффективного консенсуса (информационного, оценочного и побуждающего), так что каждый должен был бы допустить, что он обязан подчинить этому консенсусу все верования, желания и частные намерения, наподобие того, как ученый должен упорядочивать свои познавательные стремления (выраженные в гипотезе) посредством подтверждения или опровержения, которое доставляет ему через эксперимент внешний мир. Отказываясь ассимилировать бытие, словесно выражаемое через физиологические и патологические проявления языка, как это делают бихевиористы, эти прагматики, напротив, утверждают, что собеседники через свои слова наиболее точно приспосабливаются друг к другу. Прагматики показывают, что собеседники сами уже располагают собой, если уж они приспосабливаются, доходя до взаимного согласия, а все, что идет против этого согласия, делает слово бессмыслицей, нонсенсом.

Эта функция консенсуса, в частности,очевидна в теориях речевых актов Остина, Стросона, Серля и Грайса. Способ, которым индивиды понимают одни других, и которым они идентифицируются с вербальными представлениями, которые имеют одни из них о других, уже определяет поле свободы действия, которое одни из них могут признать за другими. Словесные акты предопределяют, обусловливают возможность располагать собой: я располагаю собой, делая своим акт высказывания, и этим производя акт совета, утверждения, приказания или обещания самим тем фактом, что я его произношу, что я произвожу этот акт этим словом. Я заставляю его существовать уже тем, что я его выражаю и могу произвести его только так. Ибо эта перформативная или иллокутивная сила не абстрактна: смысл иллокутивных глаголов уже определяет, как я должен связывать эти слова с жизнью, по модели того способа, с помощью которого я делаю своим социальное согласие между словами и реальностью, носителями которой они являются. Достаточно поэтому описать правила, по которым их можно производить, чтобы определить, как участники беседы расположили себя самих, производя такой иллокутивный акт слова, проговаривая его, а тем самым они добиваются социального согласия, присущего этому обещанию, приказанию, совету, этому утверждению, этому крещению, которое они производят этим словом. Семиотические описания, предложенные этими прагматиками, должны освобождать от любой морали, любой юридической или политической системы. Они должны следовать лишь одному — не говорить, не мыслить, не действовать иначе, чем говоря лишь одним тем фактом, что они говорят. Их стремление состоит в том, чтобы побудить действовать, мыслить, чувствовать и желать так, как это должно делать в слове. Но они volens nolens предлагают такое видение языка, которое дает ему неформальное право, неформальную мораль и неформальную политику.

Остину так видится неформальная юридическая система. В противовес бихевиоризму, который довольствуется регистрацией модальностей коммуникационного экспериментирования, он утверждает операциональный характер социального суждения, представленного в институциональных конвенциях. Каждое высказывание, с его точки зрения, необходимо реактивирует это обыденное социальное суждение в той мере, в какой я могу вызвать нечто перформативное, только создавая конвенции, которые позволяют ему существовать, которые придают ему силу закона. Каждый судит о характере, присвоенном перформативным высказыванием (выбирает утверждение, совет, обещание или приказание).

Во-первых, в функции объективных условий — в функции перцептивного и социального контекста, и во-вторых, в функции психического контекста верований, желаний и намерений, когда он замечает, что он имеет: чтобы утверждать, я должен верить в истинность того, что я говорю, чтобы обещать, я должен быть в согласии с моим обещанием, иметь намерение его выполнить. Способность перформативного высказывания реализовать означенное действие уже одним тем, что его означают, отвечает социальному, транссубъективному суждению, которое превосходит все желание экспериментирования каждый раз, как ссылались на некую социальную конвенцию, придавая перформативную силу своему высказыванию, и когда следовали процедурам, которые из этого проистекают. Каждый высказывающийся и каждый слушающий взаимно друг о друге судят, побуждают к динамическому («правильному», «соответствующему») усвоению конвенций в обстоятельствах, похожих на те, в которые попадают судьи, которые должны заставить уважать юридические системы — судя о применимости, значимости того или иного закона в том или ином случае.

В противоположность Остину, который полагает, что регулирующее согласие с другими уже достигнуто, оно присутствует в конвенциях и подчеркивает роль неформального права, присущую языку, Грайс вновь вводит в действие некий род чистой морали коммуникационного экспериментирования. Экспериментальное испытание согласия с другими высвечивает объективную и универсальную инстанцию: она столь же независима от высказывающегося, как существование описанных фактов есть существование предложений, которые их описывают. Эта инстанция как раз и позволяет избежать коллективного произвола традиций и институтов столь же хорошо, как произвола суждений, верований и волнений индивидов. Точно также, как коммуникация, направленная на то, чтобы заставить признать ее право говорить и позволять сделать понятным, позволяя признать свое намерение сделать понятным, и точно так же, как это делается понятным, независимо от субъективного желания сообщающего, — точно так же придется признать и объективность его верований и его желаний, исходя лишь из того, что они могли бы принадлежать другому. Это протрептическое (увещевательное) действие, этот эффект трансформации желаний и верований участников коммуникации возникает независимо от желания передающего действительно передать свои верования и желания. Коммуникация тогда есть некое протрептическое (увещевательное) испытание высказываний на объективность этих верований и желаний. Достаточно узнать правила производства этого испытания, чтобы узнать, как подчиниться вердикту согласия или несогласия с другими, отталкиваясь, отсоединяясь от всего того, что производит это рассогласование.

Но это испытание коммуникабельности может оказаться столь же недостаточным и неприменимым, как было произвольным конвенциональное суждение Остина. Коммуникационное согласие по поводу верований и желаний может всего лишь иметь психологический эффект и оставаться на уровне представления, не достигая практического эффекта — преобразования поведения. Возможно согласие с тем, кто вступил в коммуникацию, не выводя все практические следствия из этого, и принимая верования лишь вербально, отделяя их, таким образом, от силы регуляции действия и желания, которые предположительно сокрыты в них. Каждое высказывание иллокутивно, это означает для Серля, что высказывающийся уже одним тем, что он его высказывает, придает ему силу обязательности, заставляя признать, что он ему дал силу обязательности. Говоря, себя идентифицируют с действием, которое обещают реализовать, также, как идентифицируются с актом обещающего слова. Всякое высказывание, будь оно утверждением, приказанием, советом, приговором или извинением — это всегда своего рода обещание. Эта самововлеченность говорящего в силу принуждения и регуляции поведения, которую имеет всякое высказывание, зависит от некоторого предварительного условия: высказывающийся должен верить в то, что обещание, которое он высказывает, высказано в интересах слушающего, и он должен поставить себя на службу этому слушающему, как если бы речь шла о некоей необходимой акции, которой он сам домогался. Он должен психологически себя с ним идентифицировать, как если бы он должен был этим самому себе принести пользу, но зная, что этим он послужит только в интересах слушающего. Иллокутивное высказывание — по определению есть способ заставить собеседника признать, что его знания и действия пойдут ему на пользу. Каждый словесный акт извлекает свою иллокутивную силу из того факта, что все партнеры признали, что высказывающийся принимает на себя слово и обязательства, о которых он договорился: это и есть тот самый смысл, согласно которому всякое высказывание — обещание, которое требует признания как такового, и которым он производит акт, означавший его признание как такового. Давая свое согласие, собеседник признает как таковое обязательство, принятое на себя говорящим. Он признает в то же время аутентичность и искренность этого обязательства так же, как специфическую иллокутивную ценность, которую произносящий придает своему обещанию.


Оцените книгу: 1 2 3 4 5