Название: Социолингвистика - Беликов В.И.

Жанр: Социология

Рейтинг:

Просмотров: 1261

Язык средств массовой информации также дает пищу для размышлений о социальных различиях в позиции авторов, принадлежащих к кругам общества, разным по своей политической ориентации и ценностным установкам. Например, в демократически настроенной российской прессе 90-х годов XX в. отчетливо проявляется тенденция к увеличению спектра языковых средств, в частности к широкому включению в газетный текст разгоборных, просторечных, жаргонных слов и выражений; в молодежных газетах поощряется сознательное обыгрывание слова, языковое ёрничанье, намеренные переделки слов и окказиональные неологизмы (слухмейкеры, ресторанмен, музей войсковых фигур, переселение в душ и т. п.). "Левая" пресса активно использует архаическую лексику (вече, соборность и т. п.) как средство политической демагогии.

Богатый материал для социолингвистического анализа языка предоставляет "неформальная" литература: в недавнем прошлом – "самиздат", не подвергавшийся редакторской правке, "Хроника текущих событий", сборники публицистических текстов, направленных против существующего строя, и менее политизированная, а то и просто бытовая литература – вроде сборников самодеятельных песен, анекдотов, частушек, присловий (иногда имеющих авторство – ср, одностишия В. Вишневского, "гарики" И. Губермана и др.).

Существование в течение нескольких десятилетий тоталитарного режимаи соответствующей идеологии не только на территории России и бывших советских республик, но и в странах Восточной Европы способствовало формированию особого "тоталитарного языка" – со своей лексикой, специфическими оборотами, особым синтаксисом. В недрах тоталитарного строя рождалось и сопротивление этому языку или, по крайней мере, неприятие его в виде "языковой самообороны", пародирующей, намеренно искажающей расхожие штампы коммунистической пропаганды: "Ответим на красный террор белой горячкой!", "Товарищи ракетчики! Наша цель – коммунизм!", "Пролетарии всех стран, извините!" и т. п. (см. об этом [Вежбицка 1993; Купина 1995]). Характерно, что приемы переделок слов и расхожих штампов, языкового ёрничанья использует и "левая" пресса, оппозиционная правительству: деръмократы, чубаучер (из сложения фамилии Чубайс и слова ваучер), прихватизация и пр. (см. [Какорина 1996]).

Малоисследованным в современной социолингвистике остается язык частной переписки, дневниковых записей "среднестатистических" носителей языка (не писателей, не политиков, не общественных деятелей и др.). Между тем он представляет особый интерес как с точки зрения социального своеобразия речевых форм в определенной человеческой среде, так и с точки зрения новых тенденций, "точек роста", которые обнаруживаются раньше всего в речи, не скованной нормативными рекомендациями и запретами. В этом отношении примечателен жанр "наивного письма", воплощенный, например, в публикации писем и повседневных записок малограмотной женщины Е. Г. Киселевой, которая «пишет, как слышит, с массой "ошибок", не подозревая, как надо» [Козлова, Сандомирская 1996]. Лингвистическая и культурная ценность этого издания в том, что публикаторы сохранили все особенности текстов Е. Г. Киселевой, не подвергая их правке и "переводу" на литературный язык.

Социолингвисту интересен именно оригинальный, не тронутый литературной правкой текст, принадлежащий обычному, "не отягощенному" филологическим образованием человеку. Такой текст дает представление о подлинном функционировании языка в той или иной социальной среде. Однако частные письма, бытовые записки и заметки ("для себя" или для членов семьи) и другие тексты личной сферы человека труднодоступны для анализа: эти тексты мало кто сохраняет, а сохранив, неохотно раскрывает перед посторонним человеком (а именно таким посторонним и является исследователь) перипетии личных отношений и мелочи семейной жизни.

Первичные источники не обязательно бывают письменными. Важные сведения об эволюции фонетической нормы можно получить из документальной фиксации звучащей речи. Сейчас с экрана телевизора довольно часто звучат хроникальные записи 1930-х годов. На слух современного носителя русского литературного произношения многое в них выглядит странно – например, сохранение неударного [о] в тех заимствованиях, которые сейчас кажутся давно освоенными (типа м[о]дёлъ). Такой материал еще мало освоен историками литературной нормы. Из фоноархивов можно получить данные и об относительно непринужденной речи – как современной, так и недавнего прошлого (интервью и другого рода документальные записи).

Полезная для социолингвистических исследований информация содержится не только в первичных документах, но и в материалах переписей, различных справочниках, научных работах предшественников. Среди неопубликованных архивных материалов можно найти фактические данные, полученные в ходе различного рода опросов – как прошлых, так и современных; в последние годы стал возможен доступ к их электронным версиям. Повторное вовлечение подобных сведений в научный оборот может быть полезным при решении многих социолингвистических задач. Основной проблемой при таком вторичном анализе документов является их достоверность.

Говоря о достоверности данных, социологи противопоставляют их надежность (reliability) и валидностъ (validity). Надежность определяется соответствием повторных измерений исходным. Валидность же – это степень соответствия измеренного тому, что предполагалось измерить. Выше много говорилось о том, что респондент может неправильно понимать вопрос и даже намеренно искажать информацию; повторный опрос может дать результаты, идентичные полученным ранее, – следовательно, данные надежны, но их валидность может оказаться сомнительной. Оценка ва-лидности собственных результатов лежит на совести исследователя, но при методической безграмотности он может добросовестно заблуждаться, как, вероятно, обстоит дело с организаторами последней советской переписи, обнаружившими 324 человека, для которых родным является давно мертвый чуванский язык (см. разд. 3.3).

К решению вопроса о достоверности при вторичном документальном анализе следует подходить со всей тщательностью. При использовании чужих материалов исследователю легко ошибиться в определении того, что реально измерялось предшественниками. Классическим примером неверной интерпретации является использование социолингвистами данных переписей СССР при определении уровня двуязычия. Начиная с 1970 г. в переписном листе опрашиваемый наряду с родным языком должен был указать другой язык народов СССР, которым свободно владеет. Разработка этого вопроса ведется по русскому языку, этническому языку опрашиваемого (если он указал родным не этнический язык), а в национальных автономиях также по титульному языку. Полученные данные вполне валидны в отношении заданного вопроса, но, как много раз указывалось выше, они заметно занижают степень двуязычия, поскольку предлагается указать лишь один язык, при этом собственный этнический язык часто указать нельзя (например, немцам, полякам, болгарам, поскольку их языки не входят в число "языков народов СССР").