Название: Педагогическая антропология - Бим-Бад Б.М.

Жанр: Педагогика

Рейтинг:

Просмотров: 855

Люди малодоступны голосу разума, над ними властвуют их импульсивные желания. Но действительно ли они должны быть такими, понуждает ли их к этому природа человека? Задумайтесь над тревожным контрастом между сияющим умом здорового ребенка и слабоумием среднего уровня взрослого. Так ли уж невероятно, что именно существующая система воспитания несет на себе большую часть вины за это прогрессирующее помрачение?

У нас нет другого средства для овладения природой наших влечений, чем наш разум. Как можно ожидать от лиц, стоящих под властью мыслительных запретов, что они достигнут идеала душевной жизни, примата разума? Здесь у нас налицо основание для надежды на будущее. Возможно, нам еще предстоит откопать клад, который обогатит культуру. Стоит потратить силы на попытку нового воспитания. Разве неверно, что инфантилизм подлежит преодолению? Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен, в конце концов, выйти в люди, в чуждый ему мир. Мы можем назвать это «воспитанием чувства реальности», и нужно ли еще раз указывать на необходимость этого шага в будущем?

Вы опасаетесь, чточеловек не устоит в тяжелом испытании? Что ж, будемте все-таки надеяться. Знание того, что ты предоставлен своим собственным силам, само по себе уже чего-то стоит. Ты выучиваешься тогда их правильному использованию. Человек все-таки не совершенно беспомощен.

Путь от грудного младенца до культурного человека велик, слишком много маленьких человечков заблудится на нем и не примется вовремя за свои жизненные задачи, если им будет предоставлено развиваться самим, без водительства. Науки ранних ступеней обучения будут неизбежно ограничивать свободу их мысли в зрелые годы точно так же, как это делает сегодня религия, за что вы ее упрекаете. Таков уж неустранимый недостаток нашей, да и всякой культуры, — она принуждает живущего жизнью чувства, неразумного ребенка сделать выбор, который будет лишь позднее оправдан зрелым разумом взрослого. Она и не может поступать иначе, потому что за несколько лет ребенок должен вобрать в себя века развития человечества, и осилить поставленную перед ним задачу он способен только за счет введения в действие аффективных потенций.

Мы можем сколь угодно часто подчеркивать, что человеческий интеллект бессилен в сравнении с человеческими влечениями, и будем правы. Но есть все же что-то необычное в этой слабости;

голос интеллекта тих, но он не успокаивается, пока не добьется, чтобы его услышали. В конце концов, хотя его снова и снова, бесконечное число раз ставят на место, он добивается своего. Это одно из немногочисленных обстоятельств, питающих наш оптимизм относительно будущего человечества, но и одно само по себе оно много что значит. На нем можно строить еще и другие надежды. Примат интеллекта маячит в очень, очень неблизкой, но все-таки, по-видимому, не в бесконечной дали. Вы знаете, почему: в конечном счете, ничто не может противостоять разуму и опыту.

Вера и разум, хотя находятся в постоянном и неизбежном взаимоотношении, представляются, однако, в сущности, говоря математическим языком, величинами несоизмеримыми и поэтому не могущими заменить друг друга, стать одно на место другого. Заменить веру разумом или наукой так же невозможно, как заменить математику историей или музыку скульптурой. Поэтому, собственно говоря, не может быть и борьбы между разумом и верой как таковыми.

Опыт и основанная на нем наука дают нам факты. Разум и основанная на нем рациональная философия дают нам отвлеченные начала. Вера и основанная на ней религия дают нам начала, которые выражают не то, что бывает или может быть, а то, что должно быть. Ясно, что мы имеем три специфически различные умственные области, из которых ни одна не покрывает другую и, следовательно, не может заменить другую. Это нисколько не мешает тому, что все три самостоятельные области находятся в постоянных и тесных взаимоотношениях.

Так, сердце, мозг и желудок суть разнородные и несоизмеримые органы — один не может заменить и упразднить другого, но именно вследствие этого они соединены внутренней неразрывной связью в одном конкретном организме и одинаково необходимы для его целости. Синтез веры, разума и опыта, откуда само собою должен следовать синтез религии, философии и положительной науки, вполне возможен.

Вера и то, что на вере основывается, утверждают некоторые начала, которые дают новое положительное содержание нашей жизни и знанию. Вера утверждает существование и действие известных вещей и существ, лежащих за пределами нашего обыкновенного опыта. Если таким образом вера сообщает нашему сознанию известные положительные данные, конкретно-определенные, то задача разума по отношению к вере может состоять в том, чтобы освободить или очистить сообщенные верой данные от элемента случайности и произвола и сообщить им форму всеобщности и необходимости. Таким образом, задача разума относительно веры есть та же, что и относительно опыта; но, если известное положительное вероучение или религия стоит за те случайные элементы в ней, которые отрицаются разумом, тогда естественно удары разума падают на самую эту религию.

Разум может отрицать известное определенное вероучение или религию, но он не может отрицать религию как таковую. Отрицая случайные элементы нашего опыта, не может отвергать самого опыта в его существенном содержании.

Наша жизнь, и личная и общественная, вся состоит в движении между нормальным и ненормальным, долженствующим быть и не должным, истиной и ложью, злом и добром.

V

Если бы мировоззрение, основанное на опыте и разуме, было единственно возможным для нас мировоззрением, то практическим исходом явились бы фатализм и квиетизм. Мы не имели бы основания ставить себе какие-нибудь цели деятельности, бороться для их достижения, к чему бы то ни было стремиться, — ибо понятие цели совпадает с понятием долженствующего быть.

В самом деле, как нравственные существа, мы ставим себе целью то, что по нашему убеждению должно быть, и стремимся к тому, чтобы оно и в действительности было или сделалось фактом; но если ничего не должно быть, если все только бывает, и бывает с одинаковой необходимостью, то по какому праву буду я ставить что-нибудь как цель, или долженствующее быть, и отвергать другое как недолжное. Точно так же, если истинно только то, что бывает, и все бывающее одинаково истинно, тогда всякое явление в области знания будет одинаково оправдано. Тогда не будет ложных и истинных воззрений — всякое воззрение, как и факт, и явление, будет иметь одинаковое право на существование со всеми другими. Задача знания будет состоять не в оценке истинности или ложности того или другого утверждения или воззрения, а только в генетическом объяснении каждого данного воззрения. Тогда гениальная идея великого мыслителя и бред сумасшедшего, как явления одинаково необходимые и натуральные, будут иметь одинаковое право на существование. И действительно, заметим мимоходом, очень часто гениальные мысли признаются за бред сумасшедшего и, наоборот, бред сумасшедшего выдается за гениальную идею.