Название: Педагогическая антропология - Бим-Бад Б.М.

Жанр: Педагогика

Рейтинг:

Просмотров: 855

Основные функции человеческого ума являются общим достоянием всего человечества. Они развились из низших форм, существовавших в прежнее время. Несомненно, некогда должны были существовать расы и племена, у которых охарактеризованные здесь свойства были совершенно неразвиты или лишь слабо развиты; но верно и то, что у нынешних человеческих рас, как бы ни были они первобытны по сравнению с нами, эти способности весьма развиты.

Средние способности белой расы в такой же степени встречаются у большого числа индивидуумов всех других рас. Некоторые расы не дают такого большого количества великих людей, как белая. Однако нет оснований предполагать, что они неспособны достигнуть того уровня цивилизации, на котором стоит большая часть нашего народа.

Ведь группы людей, принадлежащих к различным социальным слоям, ведут себя не одинаковым образом. Русский крестьянин реагирует на свои чувственные опыты не так, как туземец-австралиец. Реакции образованного китайца и образованного американца оказываются совершенно различными. Во всех этих случаях форма реакции может в незначительной степени зависеть от наследственных, индивидуальных и расовых способностей, но в гораздо большей степениона определяется обычаями и привычками того общества, к которому принадлежит рассматриваемый индивидуум. Можно показать, что этот факт обусловливается характером традиционных идей, при посредстве которых истолковывается, с которыми ассоциируется всякое новое восприятие.

В нашем обществе ребенку передается масса наблюдений и мыслей. Эти мысли являются результатом тщательного наблюдения и умозрения нынешнего и прежних поколений, но они передаются большинству индивидуумов как традиционный материал, во многих отношениях имеющий такой же характер, как фольклор. Ребенок ассоциирует новые восприятия со всею массою этого традиционного материала и истолковывает свои наблюдения при его посредстве.

Предположение, согласно которому истолкование, производимое каждым цивилизованным индивидуумом, является полным логическим процессом, ошибочно. Мы ассоциируем явление с несколькими известными фактами, истолкования которых предполагаются известными, и удовлетворяемся сведением нового факта к этим заранее известным фактам. Например, если средний индивидуум слышит о взрыве прежде неизвестного химического препарата, он рассуждает так: о некоторых веществах известно, что они обладают свойством взрываться при соответствующих условиях, и, следовательно, неизвестное вещество обладает тем же свойством, и удовлетворяется этим рассуждением.

Ни у цивилизованных, ни у первобытных людей средний индивид не доводит попытки причинного объяснения явлений до конца, но доводит их лишь до амальгамации с другими, предварительно известными идеями. Результат всего этого процесса вполне зависит от характера традиционного материала. В этом заключается огромная важность фольклора при определении образа мыслей. В этом главным образом заключается огромное влияние ходячих философских мнений на массы народа, как и влияние господствующей научной теории на характер научной работы.

Чем меньшее количество традиционных элементов входит в наше мышление, и чем более мы стараемся прояснить для себя гипотетическую часть нашего мышления, тем логичнее будут наши выводы. В прогрессе цивилизации заключается несомненная тенденция к все большему и большему выяснению гипотетической основы нашего мышления. Поэтому неудивительно, что по мере развития цивилизации мышление становится все более и более логичным. Но не потому, что каждый индивидуум логичнее развивает свою мысль, а потому, что традиционный материал, передаваемый каждому индивидууму, полнее и тщательнее продуман и разработан.

Примером, поясняющим как этот прогресс, так и его медленность, могут служить отношения между индивидуумами, принадлежащими к различным племенам. Существуют такие первобытные орды, для которых каждый посторонний человек, не состоящий членом орды, является неприятелем, и где считается справедливым вредить неприятелю по мере сил и, если возможно, умертвить его. Этот обычай в значительной степени основывается на идее солидарности племени и на чувстве, в силу которого обязанностью каждого члена племени является истребление всех возможных неприятелей. Поэтому всякое лицо, не являющееся членом племени, должно быть рассматриваемо как принадлежащее к совершенно иному классу, чем тот, в состав которого входят его члены, и с ним поступают соответственно этому.

Мы можем проследить постепенное расширение чувства товарищества в течение прогресса цивилизации. Это чувство в орде переходит в чувство единства племени, в признание уз, устанавливающихся благодаря соседству, а затем — между членами нации. Таков, по-видимому, достигнутый нами в настоящее время предел этического понятия человеческого товарищества.

Когда мы анализируем столь могущественное в настоящее время сильное национальное чувство, то признаем, что оно в значительной степени заключается в идее превосходства того общества, членами которого мы состоим. В предпочтении его языка, его обычаев и его традиций и в вере, что оно вправе сохранять свои особенности и навязывать их остальному миру.

Национальное чувство и чувство солидарности орды суть явления одного и того же порядка, хотя и видоизмененные благодаря постепенному расширению идеи товарищества. Но этическая точка зрения, оправдывающая в настоящее время увеличение благосостояния одной нации за счет другой, тенденции ставить свою собственную цивилизацию выше, чем цивилизацию остального человечества, такова же, как и те тенденции, которыми руководится в своих поступках первобытный человек, считающий всякого постороннего человека неприятелем и не удовлетворяющийся до тех пор, пока неприятель не убит.

Нам нелегко признать, что ценность, приписываемая нами нашей собственной цивилизации, обусловливается тем фактом, что мы принимаем участие в этой цивилизации и что все наши поступки с нашего рождения находились под ее влиянием. Однако вполне могут существовать другие формы цивилизации, основанные, может быть, на иных традициях и на ином равновесии между чувством и рассудком. И эти формы не менее ценны, чем наша, хотя мы, может быть, и не в состоянии ценить их, не выросши под их влиянием.

Общая теория оценки человеческих действий, вытекающая из антропологических исследований, учит нас более возвышенной терпимости, чем ныне признаваемая.

Одним из случаев, в которых всего лучше прослежено развитие мотивов, которыми объясняется поведение, является табу. Если бы индивидуум, привыкший есть собак, спросил нас, почему мы не едим собак, то мы могли бы только ответить, что это неприятно, и он так же был бы вправе сказать, что на собак у нас наложено табу, как мы вправе говорить о табу у первобытных людей. Если бы от нас настойчиво потребовали объяснения причин, мы, вероятно, обосновали бы наше отвращение к употреблению в пищу собак или лошадей тем, что кажется непристойным есть животных, живущих с нами в качестве наших друзей.