Название: Мир культуры - Быстрова А. Н.

Жанр: Культурология

Рейтинг:

Просмотров: 857


Городской уклад жизни никогда не отличался постоянством. Горожанин, иногда беглый крестьянин, которому нужно было продержаться в городе год, чтобы получить свободу, должен был быстро соображать, быстро реагировать на любую ситуацию и трезво оценивать реальность. Плутовство, хитрость, изворотливость становились элементами городской культуры и не воспринимались как порок.

В городе жесткая иерархия со своими запретами и ограничениями выступала особенно явственно. Например, были запрещены смешанные браки (церковь не давала благословения), одежда горожан должна была соответствовать их социальному положению. Даже богатым ремесленникам и купцам запрещалось носить платье из бархата или атласа, кружева, украшения из драгоценных камней. Нарушителя установленных правил могли подвергнуть публичному наказанию розгами или кнутом, заключению в тюрьму и крупному штрафу.

Здесь особенно сильно ощущалась разница между роскошью вельмож и грязью узких, темных из-за тесной застройки улиц, между жарой летнего дня и холодом и тьмой зимней ночи, между торжественностью церковного богослужения и разгулом веселого карнавала. Может быть, карнавальная культура была самым ярким и специфическим явлением средневекового города. Слившись с традициями дальних и ближних лет, она явиласьне только как праздник, но и как особая форма мышления, как способ существования, как особый мир средневекового человека [25].

Корни карнавальной культуры уходят в глубокую древность человечества, в земледельческие обряды, целью которых было магическое воздействие на природу, разыгрывавшее действие с желаемым результатом. Обряд должен был “обеспечить” урожай, поэтому в нем воспроизводится природный процесс как борьба двух враждующих сил. Гибели одной из этих сил противопоставляется рождение другой. Иногда это выглядело как смерть и воскресение. Действо сопровождалось песнями и плясками, воспринимаемыми как помощь процессу, ради которого совершается обряд.

Особенно разгульный характер имели весенние праздники плодородия, изображавшие победу светлых сил над темными. На этих праздниках за постом, воздержанием следовало воспроизведение животворящих сил природы в форме разгула, обжорства, половой разнузданности. Смех, перебранка, сквернословие представлялись средствами, магически обеспечивающими победу жизни, и обычные в течение года правила приличия снимались на время этих праздников. Здесь божество подвергается осмеянию, но такой смех многозначен: это уничтожение и возрождение одновременно — уничтожение ради возрождения. Аналогией является земля: семена, брошенные в нее весной, уничтожаются, но затем дают новый урожай. Очень похожие обряды были и у римлян: ритуальное осмеяние или поругание выступало средством защиты от злых демонов, “завидующих” человеческому счастью. Существовали специальные песни, носящие в себе все формы обругивания, которые исполнялись в Риме не только во время праздников плодородия, но и на свадьбах и во время чествования триумфаторов.

Из античного мира смеховая культура перешла в средневековье, сохранив свою языческую сущность, несмотря на победу христианства. Более того, смеховая культура проникла в самую сокровенную часть христианства — в церковную службу, став ее составной частью на долгое время, пока церковная и светская жизнь не приобрели значительных различий. Смеховые обычаи средних веков лишь генетически связаны с языческими религиозными обрядами, они свободны от религиозных догматов, мистики, доказательством чего являются пародии и на сам церковный культ.

Подпись: Миниатюра, изображающая
средневековых актеров IX в.
 Париж

В средние века смеховая народная культура проявилась в основном как карнавальная, площадная (действо происходило на площади), хотя карнавалом не ограничивалась. Кроме карнавала, существовали особые “праздники дураков” (festa stultorum), праздник осла, а также — как часть церковного обряда — “пасхальный” и “рождественский” смех, при котором во время праздничного богослужения священник произносил речи, не всегда отвечающие требованиям повседневной морали.

 

 

Якоб Жорданс. Бобовый король. Эрмитаж

 

Не только карнавал имел народно-площадную форму. Даже церковные храмовые праздники сопровождались ярмарками с площадными увеселениями, в которых участвовали “уроды”, великаны, “ученые” звери и др. Смех сопровождал и гражданские церемониалы и обряды, — пишет М. М. Бахтин, — шуты и дураки были неизменными их участниками и пародийно дублировали серьезные действия — чествования победителей турниров, посвящение в рыцари и др. Даже на бытовых пирушках выбирались “бобовые” король и королева “для смеха”. У многих народов от весенних обрядов сохранились обычаи выбирать “майскую королеву”, которая олицетворяет весну. Соответственно “король” должен олицетворять зиму [25].

У карнавала средних веков есть свои непреложные законы: он не делит участников на исполнителей и зрителей; карнавал не смотрят, в нем живут, так как по своей идее он всенароден; пока карнавал совершается, ни для кого нет никакой другой, некарнавальной жизни. Таким образом, карнавал несет в себе две идеи: это идея особой карнавальной свободы и идея возрождения и обновления жизни. Как писал Бахтин [25], в карнавале сама жизнь играет другую, свободную  (вольную) форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах.

Официальные праздники принципиально отличались от карнавала. Они были серьезны, не уводили от существующего общественного уклада не даровали человеку освобождения от реальности, а наоборот, еще сильнее закрепляли и утверждали неизменность и вечность существующего миропорядка, его ценностей, норм, идеалов. Официальность всегда обращена в прошлое, в отличие от карнавала, который торжествовал освобождение от господствующих норм, был праздником обновления. На время карнавала как бы упразднялись иерархические отношения, которые подчеркивались на официальных праздниках. Фамильярность карнавала — особое состояние раскованности, при котором каждый человек ощущал себя равным среди равных. Существовал и особый карнавальный язык, богатый и способный выразить мироощущение народа, враждебное всему застывшему, раз и навсегда данному. Для него, как говорит Бахтин, характерна логика “обратности” “наоборотности”, мира “наизнанку”, логика “снижений”, профанации, шутовских увенчаний и развенчаний [25]. Смех карнавала всенароден, он — не индивидуальная реакция на какое-либо отдельное явление, а направлен на весь мир и его устройство, высмеивает всё и вся, в том числе и самих участников.


Оцените книгу: 1 2 3 4 5