Название: Личность в психологии - Оллпорт Г. В.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 839


Партикуляризм — горек он или сладок!

Построение модели — продукт партикуляристского мышления, и этот партикуляризм достаточно ценен. Приверженцы партикуляризма, это, как правило, квалифицированные и серьезные исследователи, претендующие на признание изящества своих работ. Они принципиально отличаются от тех, кто склонен к эклектизму; эпитеты, которым они награждают сторонников эклектизма, выражают их крайнее презрение. «Вы интуитивны, — говорят они. — Наши предположения можно проверить, вы же занимаетесь метафизикой». Уязвленный упреками интуитивист парирует: «По крайней мере, мы черпаем силы из разных источников. Посмотрите, что стало с ортодоксальным титченеризмом, с ортодоксальным уотсонизмом, наконец, с ортодоксальным фрейдизмом. Они себя исчерпали. Они вновь становятся конструктивными лишь в том случае, когда подпитываются гештальт-психологией, психологией цели, эго-психологией. Коллегам, придерживающимся подхода «стимул — реакция», интуитивист заявляет: «Вы принимаете рефлекс (например, коленный) за базовую модель. Замечательно, но какое отношение имеет коленный рефлекс к смеху самотрансцендентного субъекта, который таким образом выражает эмоции по поводу того, как его коленка реагирует на удар молоточка?». Психоаналитику он говорит: «Глубинная психология — это чудесно, но даже в геометрииглубина бессмысленна, если там нет еще и высоты».

Оставим в стороне их взаимную пикировку и обратимся к самому предмету спора. Можно многое сказать в пользу партикуляризма, в пользу миниатюрных моделей, в пользу максимального исчерпывания всех возможностей одной концептуальной системы; можно найти положительные стороны в том, что мы называем редукционизмом в широком смысле.

История — лучшее тому доказательство. Вспомним о тех могущественных импульсах, которые мы получили из работ Гербарта, Фехнера, Шарко, Фрейда, Павлова, Уотсона, Мак-Даугалла, Титченера, Бриджме-на, Терстоуна, Халла, Скиннера и многих других, работавших строго в рамках одного направления. Каждый из них бросал вызов и кому-то конкретному, и всем представителям профессии в целом. Некоторые из них были осторожными и терпимыми, другие — догматичными и язвительными. Но вклад в науку каждого из них является весомым историческим доказательством в поддержку партикуляризма. Концептуальная база некоторых из них, как мы теперь понимаем, весьма сомнительна, но все они оказали на нас глубокое влияние.

Кроме того, партикуляризм проясняет и упрощает коммуникацию среди всех тех, кто владеет его понятиями того или иного направления. Операционизм, например, оказался хорошей общей основой для описания экспериментов. Но любая попытка расширить сферу его использования обречена на неудачу. В качестве универсального принципа он годен только на то, чтобы описывать факты человеческого опыта. Или, скажем, психоанализ, который исключительно точно открыл определенные аспекты нашего бытия, такие как импульсы и самообман. Но и он терпит фиаско, если применять его к другим аспектам — к самоуважению, к пониманию обязанностей, к культуральной обусловленности и личностной самоидентичности.

Подведем итог. В определенных случаях партикуляризм имеет огромную побудительную ценность. Сомнительно, чтобы психология в прошлом, в настоящем или в будущем могла без него прогрессировать. Он способствует ясности рассуждении и достойному моральному состоянию в среде определенного интеллектуального сообщества. Он стимулирует конструктивные противоречия. Он спасает исследователя от болезненных парадоксов эклектизма. Наконец, даже в том случае, когда партикуляризм претендует на слишком уж большую значимость, он оставляет богатое наследство. В наши дни никто не думает, что Фехнер решил проблему соотношения физического и психического, но психофизика до сих пор существует как наука. Многие не согласны с Титченером, который утверждал, что произвольная интроспекция является единственно верным научным методом, но она до сих пор находит свое применение. Многие не согласны и с Мак-Даугаллом (McDougall, 1933) в том, что у человека существует восемнадцать склонностей, но его концепции до сих пор используют те, кто занимается изучением мотивации.

Таковы несомненные заслуги партикуляризма. Основных же его недостатков всего два, и оба они связаны с опасностью чрезмерного распространения, на которую я уже ссылался. Во-первых, сторонник конкретной теории склонен проигнорировать любой факт, который не вписывается в его концептуальную схему. Возьмем, к примеру, подход «стимул— реакция». Он замечательно служит тем, кто не принимает в расчет наличие у индивида сознания. Инвайронментализм (считающий влияние окружающей среды на формирование черт личности решающим, от environment — англ. — среда, окружение) прекрасно служит тем, кто не сведущ в генетике. Концепция бессознательного удобна для тех, кто забывает, что большая часть наших конфликтов отчетливо представлена в сознании. Уайтхед говорил о том, что чрезмерная любовь к абстракциям — «основной недостаток интеллекта» (Whitehead, 1925, р. 24). Уайт был еще более категоричен, предостерегая нас от такой опасности нашего века как «тотальная одержимость частными идеями» (L. L. Whyte, 1962, р. 5). Политика на каждом шагу предоставляет нам наглядный пример того, сколь катастрофической может быть такая одержимость.

Второй недостаток партикуляризма заключается в любопытной логической инверсии. При построении любой аналогии или модели мы опираемся в первую очередь на свой воспринимающий и познающий разум. Из нашего опыта, связанного с регуляцией собственной деятельности, мы почерпнули идею регуляторных систем в живой и неживой природе. Аналогия, которую создает человек, зависит от своего создателя, является его взглядом на что-либо. Таким образом, это просто стороны его жизни в целом, такие же стороны, как компьютеры, биохимические соединения, крысы в лабиринте или социальное поведение насекомых. Это только хвостовой фрагмент слона, похожий на канат.

Пример такого рода ошибки мы находим в книге Миллера, Галантера и Прибрама (Miller, Galanter, Pribram, 1960). Авторы этой книги утверждают, что понятие цели наконец получило признание в научных кругах, поскольку теперь конструируются машины, способные действовать «целенаправленно». В такой формулировке машины, которые являются только частичной аналогией человеческих процессов и чье существование полностью зависит от людей, возвеличены до того, чтобы заменить (или объяснить) человеческие процессы. Такое инверсионное рассуждение может быть объяснено только современным эйфорическим раболепством перед технологическими идолами.

Наши миниатюрные модели с гораздо большим успехом могут быть применены для объяснения отдельных кратковременных актов поведения, происходящего здесь и сейчас, чем для анализа сложных длительных процессов. Как выглядит, например, модель, технологическая или какая-то другая, которую можно было бы использовать для объяснения устойчивой цели (при весьма разнообразных поведенческих проявлениях), существовавшей у Вундта, Ганди или Эйнштейна? В то время как их физическая энергия с годами ослабевала, синергичность их цели становилась все сильнее.

Обычный эклектизм


Оцените книгу: 1 2 3 4 5