Название: Личность в психологии - Оллпорт Г. В.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 841

Два направления моих занятий постепенно сформировали у меня одно важное убеждение. Для того чтобы успешно осуществлять деятельность в сфере социальной работы, необходимо иметь глубокие познания в том, что касается человеческой личности. Практическая работа должна опираться на обоснованную теорию. Это убеждение было впоследствии отражено в моей диссертации, которая носила название «Экспериментальное исследование черт личности и их отношение к задачам социальной  диагностики». Это, как вы можете догадаться, было ранней формулировкой той же самой загадки, которая стоит сейчас передо мной, —как должна быть написана психологическая биография?

После окончания обучения у меня не было отчетливого представления о том, чем мне стоит заняться. У меня была смутная уверенность в том, что административная работа в социальной службе была бы лучшим выбором, чем преподавание. Но подвернулась возможность попробовать себя как раз в роли учителя. В течение года я преподавал англий|ский язык и социологию в Роберт-колледже в Константинополе; мое пребывание там совпало с прекращением правления султана (1919—1920) Для меня это был хороший год — я наслаждался свободой иновизной ощущением того, что я немалого достиг. Когда я получил телеграмму,в которой мне предлагали стипендию для учебы в аспирантуре в Гарварацде, я уже понял, что преподавание — не такая уж плохая перспектива и воспользовался предложением. Во время моей работы в Роберт-колледже у меня завязались две дружеские связи, продлившиеся еще много' лет после отъезда оттуда —с семьей декана Брэдли Уотсона (Bradlee Watson), который впоследствии стал профессором драматической литёратуры в Дартмуте и крестным отцом моего сына, и с Эдвином Пауэрсом, (Edwin Powers), позднее заместителем специального уполномоченного по исправительным учреждениям Массачусетса. По дороге из Константинополя в Кембридж случилось одно чрезвычайно важное событие, а именно первая и единственная встреча с Зигмундом Фрейдом. Я уже рассказывал эту историю, но нужно повторить . ее еще раз, поскольку она имела принципиальное значение для моего  профессионального становления. Мой брат Файетт в то время работал в торговом представительстве Соединенных Штатов в Вене. Это было во время известной кампании Гувера. Мой брат предложил мне навестить его по пути в Америку.

С нахальством, свойственным двадцатидвухлетнему юнцу, я написал Фрейду письмо, в котором сообщил ему, что я в Вене, предполагая, что он, несомненно, должен быть рад со мной познакомиться. Я получил очень милый ответ, написанный Фрейдом от руки; он приглашал меня к oпределенному часу к себе в офис. Вскоре я уже входил в ту самую красну комнату с картинами снов на стенах; он провел меня в свой личный кабинет. Он не начинал разговор, а сидел и выжидательно молчал, давг мне возможность объяснить, для чего я, собственно, явился. Я не ожидал такого безмолвного начала встречи и начал быстро что-то говорить, чтобы как-то покончить с этим молчанием. Я рассказал ему об эпизоде, который только что наблюдал в трамвае по дороге к нему в офис. Mаленький мальчик лет четырех демонстрировал очевидную грязефобию. Он постоянно говорил своей матери: «Я не хочу сюда садиться... не позволяй этому грязному человеку стоять позади меня». Для него все было грязью. Его мать была чопорной домохозяйкой и выглядела столь доминантной и решительной, что я подумал, что причина и следствие очевидны.

Когда я закончил свой рассказ, Фрейд посмотрел на меня своим добрым взглядом терапевта и спросил: «Тот маленький мальчик — это вы сами?» Пораженный, чувствуя себя очень виноватым, я постарался изменить тему разговора. Ошибка Фрейда в определении моей мотиваци была забавной, в то же время она подтолкнула меня к некоторым размышлениям. Я осознал, что он настолько привык иметь дело с невротическими защитами, что мои очевидные мотивы (простое нахальное любе пытство и юношеские амбиции) ускользнули от него. Для осуществления терапевтического взаимодействия ему было необходимо пробиваться сквозь защиты пациента, но случилось так, что терапевтическое воздействие не являлось целью моего визита.

Благодаря этой истории я понял, что глубинная психология при всех своих достоинствах иногда погружается слишком глубоко и что психологам стоит полностью разобраться в очевидных мотивах, прежде чем переходить к мотивам подсознательным. Хотя я никогда не считал ееб антифрейдистом, я подвергал критике психоаналитические крайности.  Позже в статье под названием «Общее направление мотивационной теории» (1953) я отразил свои размышления, спровоцированные этим эпизодом, и, по-моему, эту мою статью перепечатывают чаще, чем любую другую. Позволю себе добавить, что, на мой взгляд, более здравое представление о мотивации демонстрируют поздний неофрейдизм и эго-психология.

Вернувшись в Гарвард, я обнаружил, что требования для получени степени не такие уж суровые (я бы даже сказал, совсем не суровые); уже через два года дополнительной работы, нескольких экзаменов и написания диссертации эта степень была мне присвоена. Это случилось 1922 году, когда мне было двадцать четыре года. В то время там начал преподавать Мак-Даугалл, и он, так же как и Лангфельд и Джеймс Форд, оценивал мою работу. В этот период Флойд, который был моим инструктором, редактировал «Журнал психопатологии и социальной психологии» (Journal of Abnormal and Social Psychology). Я помогал ему в работе, так состоялось мое знакомство с журналом, редактором которого впоследствии был я сам (1938—1948).

 В течение этого периода я сомневался в своей профессиональной компетентности, и это доставляло мне много неприятных переживаний. В отличие от большинства своих коллег-студентов, у меня не было способностей ни к естественным наукам, ни к математике и механике, ни к биологическим и медицинским наукам. Большинство психологов, которыми я восхищался, были весьма сведущи в этих полезных областях знания. Когда я поделился опасениями по поводу собственной профпригодности с профессором Лангфельдом, он в свойственной ему лаконичной манере заметил: «Но ты же знаешь, в психологии много направлений». Думаю, что это случайное замечание спасло меня. Фактически оно подтолкнуло меня к поиску моего собственного пути по пастбищу гуманистической психологии. Но было ли у меня достаточно смелости и возможностей, чтобы преследовать мои собственные, не разделяемые окружающими интересы? Оказалось, что ни один психолог, по крайней мере в Гарварде, не заинтересован ни в академическом изучении социальных ценностей, ни в построении приближенной к реальной жизни психологии личности. По сути дела, все имеющиеся на тот момент работы по более-менее сходной тематике ограничивались несколькими ранними исследованиями Джун Доуни (June Downey, Wyoming), Уолтера Фернольда (Walter Fernald, Concord Reformatory) и Р.С.Вудвортса (R. S. Woodworth, Columbia), который во время :войны разработал «Бланк личных данных» — один из первых личностных тестов. Я думаю, что моя собственная диссертация была, возможно, первой американской диссертацией, в которой речь шла непосредственно о проблеме черт, составляющих структуру личности. Все это привело меня к публикации моей первой (совместной с братом) статьи, озаглавленной «Черты личности: классификация и измерение» (1921). В этой связи могу добавить, что я подозреваю, что мой собственный курс лекций под названием «Психологические и социальные аспекты личности», который я в 1924—1925 годах читал в Гарварде, был, видимо, первым курсом по этой дисциплине, предложенным в американских колледжах.