Название: Русская культура: история и современность - Георгиева Т. С.

Жанр: Культурология

Рейтинг:

Просмотров: 3502


«Число убитых и заморенных коллективизацией и сталинскими репрессиями исчисляется от семидесяти до ста двадцати миллионов, а это — половина нации. Тогда все делалось для того, чтобы обрубить наши корни и лишить наш народ исторической памяти. Теперь общество вплотную столкнулось с проблемой сохранения цивилизации»1.

Сложность положения заключалась в том, что ужасы сталинщины сочетались с победоносными рапортами, с песнями И. О. Дунаевского, фильмами И. Пырьева о жизни простых людей — все это сливалось в причудливый сплав правды и мифа, в котором разобраться было нелегко. В 1920 г. был написан роман-предвиденье Е. Замятина «Мы». Грозным предупреждением его стало проникновение в суть тоталитарной системы: ей не нужен человек, он — «лишний», он раздавлен массой безликого «мы». Так был начат замечательный политико-культурный диалог времени. «Я» и «мы». Голос В. Маяковского звучал иначе: единица оказалась ненужной, ее голос для него «тоньше писка». В дальнейшем трагическая жизнь поэта опровергла его собственные утверждения.

Прозрение об истинных причинах трагедии наступило слишком поздно. До этого люди находились в ссылке Ишли на расстрелы в большинстве своем с мыслью о правоте великой идеи, о том, что все случившееся с ними — это недоразумение, которое обязательно когда-нибудь прояснится. (И сейчас понемногу проясняется: сотни ни в чем неповинных людей у нас реабилитируются. Некоторые возвращаются на свою историческую родину.)

Даже сегодня все это нам кажется невероятным, невозможным. Но это было. И все дело в том, что, с одной стороны, радио, пресса, наше искусство широко вещали о новой истории человечества, о заре коммунизма, во имя которого призывали к героизму советских людей, прокладывающих путь в лучезарное будущее. Не случайно так искренне чисты и полны оптимизма песни, фильмы, поэмы и картины прошлых дней.

А с другой — расстрелы, заключения в тюрьмы, которые вначале производились с информационным пропагандистским шумом как борьба с врагами революции, потом молча, тайно, и об арестах знали только те, кого это касалось. Внешне же в стране как будто ничего и не происходило. Но все-таки все боялись, царил страх, вначале перед тем, как бы кто-нибудь не узнал о непролетарском происхождении и не попасть в так называемые «классовые враги», потом как бы вдруг случайно не оказаться в «антисоветчиках». И вот за эту «верность» (каждый ее понимал по-своему) у нас боролись официальные лица: бюрократы и деятели партии всех рангов, лицемеры, стремившиеся к продвижению по службе, и простые, честные люди, одурманенные пропагандой, наивно полагая, что совершают благое дело.

Подлинные прозрения тоталитарной системы сделала художественная культура. Встать над схваткой, обрести гуманистический, подлинно человеческий взгляд на эпоху смогли немногие. Только сегодня можно оценить простые, великие мысли двух поэтов — М. Цветаевой и М. Волошина, на десятки лет опередивших современное сознание. Кровавое месиво братоубийственной войны М. Цветаевой было понято так: «Все рядком лежат не раз-весть межой. Поглядеть: солдат. Где свой, где чужой? Белый был — красным стал: смерть побелила; кто ты? — белый? — не пойму! — привстань! Аль и сзади и прямо; и красный, и белый: — Мама!..»2

С болью об этом же говорит русский российский писатель В. Солоухин: «Да, я — русский патриот. Я во всеуслышание кричу, что в России уничтожено 92 процента храмов, икон, старинных книг. Я с гневом кричу о том, что в одной только Москве в тридцатые годы было взорвано 427 (четыреста двадцать семь) храмов и монастырей. Я открыто скорблю о 60 млн расстрелянных и замученных и, кстати, необязательно русских: Среднеазиатские республики, например, потеряли в первые десятилетия после революции 30% своего населения. Я открыто называю взрыв всенародного памятника войны 1812 года храма Христа Спасителя (равно как и разорение могилы Багратиона на Бородинском поле), актом вандализма, поруганием Веры, Памяти народной и Красоты...»3

В 20-е годы Россию покинули выдающиеся философы, писатели, композиторы, музыканты, художники-живописцы. Многие из них были высланы за пределы России вначале по указу Ленина, потом по указу революционного правительства. Именно поэтому их неповторимый вклад в духовное развитие человечества долгие десятилетия у нас отрицался. И только в последние годы была сделана попытка восстановить справедливость, понять современный мир, но найти решение самых больных его вопросов вне прозрений, сделанных при остро критическом отношении к революционной и послереволюционной действительности, едва ли возможно.

Надо сказать, что Н. Бухарин и А. Луначарский при всех оговорках были против жесткого «огосударствления» культуры и монополизации духовной жизни, охотно вступали в диалог культур и традиций, их литературно-художественные взгляды и позиции были достаточно широки и менее одномерны, чем у Ленина. На другом «полюсе» духовной жизни стояли Троцкий и Сталин как подлинные «основоположники» тоталитаризма в культуре и культуры тоталитаризма. Выступая против Сталина-политика, Троцкий оказал ему неоценимую услугу, создав тоталитарный «канон-клише» в подходе к культуре. Уже в 1923 г. он тоталитарно «структурировал» ее на «попутчиков», «буржуазных» и «мужиковствующих». Последние особенно были им нелюбимы — новая власть не жаловала главный оплот России — крестьянство с его культурой, традициями, органичной связью с землей: его надо было уничтожить, он был «помехой» люмпенизации общества. Именно Троцкий начал безудержный процесс политизации культуры, выступая популяризатором вульгарно-социологической доктрины «пользы». Трагедией культуры стала новая псевдополитика в ней, которая лишь немного видоизменилась в течение десятилетий.

Позднее, будучи в эмиграции, Троцкий во многом пересмотрел свои взгляды. Переходный период от капитализма к социализму может быть, по его мнению, успешным «только взаимодействием трех элементов: государственного планирования, рынка и советской демократии»4.

Очевидно, можно согласиться с одной из точек зрения современных ученых на историю русской советской культуры, что в ней прослеживаются наиболее отчетливо три крупных периода5.

Первый период (1917—1934). Начало этому периоду положили революционные события 1917 г., а завершил 1-й съезд Светских писателей. Этот период характеризуется тенденцией, получившей бурное развитие еще в дореволюционной России, многовариантного культурного развития (отсюда и обилие группировок художественных объединений, салонов, федераций и т.п.) — с одной стороны; с другой — тенденцией привести естественное многоголосие к вынужденному монологу, подавить любые альтернативные позиции.

В следующем периоде (1934—1956) возобладала именно эта тенденция. Догматически трактуемый творческий метод социалистического реализма стал единственной эстетической системой, господствующей в искусстве. Лишенный живительных контактов с какой-либо альтернативой, метод превратился в свод жестких канонов и регламентации, в «прокрустово ложе» которого укладывалось любое явление культурной жизни, все не входившее в него — отметалось, запрещалось.


Оцените книгу: 1 2 3 4 5