Название: Русская культура: история и современность - Георгиева Т. С.

Жанр: Культурология

Рейтинг:

Просмотров: 3502


Первым актом, организованно пресекающим всякие дискуссии и всякую полифонию, стало постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературно-художественных организаций». Современники встретили его восторженно: постановление ликвидировало РАПП, ненавистный всем, превратившийся в орден меченосцев. У всех на устах была знаменитая метафора: «рапповская дубинка». Ненавистен был рапповский жанр политической статьи, переходящий в политический донос.

Переломная веха дополнилась и окончательно оформилась на I съезде советских писателей в 1934 г. На нем присутствовало 557 делегатов. Они представляли 2500 членов Союза писателей. Среди делегатов были писатели 52 национальностей — свидетельство развития многонациональной советской литературы. На I съезде советских писателей выступили такие известные' западные писатели, как В. Бредель, Ф. Вольф, Л. Арагон, И. Бехер и др.

Оценивать съезд однозначно нельзя. С одной стороны, литературная работа, проведенная оргкомитетом во главе с Горьким и самим съездом, была огромна. Но, с другой стороны, I съезд писателей в истории нашего искусства знаменует собой переход от художественного полицентризма к монологизму, от свободы творческого развития, которая проявилась, в частности, в многовариантности альтернативныххудожественных концепций, к культивированию и постоянной догматизации единственной эстетической системы, названной социалистическим реализмом.

Свидетель и участник создания «социалистического реализма» образца 1933 г., в сущности собрания нормативов жизнеутверждения, своего рода «суммы технологий» (С. Лем), И. М. Гронский12 рассказал на склоне лет о решающей беседе со Сталиным:

«Я предложил назвать (творческий метод) пролетарским социалистическим, а еще лучше коммунистическим реализмом... Мы подчеркнем два момента: во-первых, классовую пролетарскую природу советской литературы, во-вторых, укажем литературе цель всего движения, всей борьбы рабочего класса — коммунизм. — Вы правильно указали на классовый, пролетарский характер советской литературы, — отвечая мне, заметил Сталин, — и правильно назвали цель всей нашей борьбы... Указание на конечную цель борьбы рабочего класса — коммунизм — тоже правильно. Но ведь мы пока не ставим в качестве практической задачи вопрос о переходе социализма к коммунизму, указывая на коммунизм, как на практическую цель, вы несколько забегаете вперед... Как вы отнесетесь к тому, если мы творческий метод советской литературы и искусства назовем социалистическим реализмом. Достоинством такого определения является, во-первых, краткость (всего два слова), во-вторых, понятность и, в-третьих, указание на преемственность в развитии литературы»13.

И это привело к драматическим для советского искусства последствиям.

Боль и тревога за судьбу культуры и страны в целом звучат в таких до недавнего времени неизвестных для нас публикациях тех лет, как «Несвоевременные мысли» М. Горького, «Окаянные дни» И. Бунина, шесть писем В. Короленко к Луначарскому, дневники М. Пришвина, И. Павлова. Как актуально звучат их вещие мысли для России: «Великое счастье» свободы не должно быть омрачено преступлением против личности, — писал Горький, — иначе — мы убьем свободу своими же руками... если не способны, если не можем отказаться от грубейших насилий над человеком — у нас нет свободы... Наши коренные враги— глупость и жестокость, ...убить человека не значит убить идею»14. (Но вопреки этому, Сталин предпочитал такой метод.)

Двойственность общественно-политической ситуации в стране обусловливала трагизм бытия замечательных деятелей культуры, таких, как М. Горький. Да, его позиция была глубоко противоречива, но она с пониманием встречена Б. Шоу, Р. Ролланом и др. в те годы.

Западные друзья Горького — тот же Р. Роллан, Б. Шоу, Л. Фейхтвангер — по-своему пытались осмыслить и культ Сталина, и атмосферу Советского Союза тех лет. Их не удалось «приручить». Но все же из «двух зол» — фашизм на Западе и сталинщина на Востоке — они, и в этом реальная противоречивость времени, «выбирали» СССР как «единственную» надежду на противостояние гитлеризму. Революционный тоталитаризм самих масс был опорой этой надежды.

В те годы на родине, в России, М. Горький был уже «окрещен» «примиренцем». Его публицистика 30-х годов противоречива, с «двойным» подтекстом. С точки зрения тоталитаризма в культуре она была неприемлема: «Я нахожу, что у нас чрезмерно злоупотребляют понятием «классовый враг», «контрреволюционер» и что чаще всего это делают люди бездарные, люди сомнительной социальной ценности, авантюристы и «рвачи». Горький высоко оценивает пьесу «Бег» М. Булгакова, помогает выехать за границу Е. Замятину, пытается в письмах к Сталину и беседах с ним обратить внимание на перерожденческие настроения в партии, на приток в нее молодых карьеристов, которые хотят «сыграть» на революционной фразе, сделать «рывок наверх» за счет «выпадающих» из политики «врагов». Эти мысли снова были «несвоевременными» в обстановке складывания жесткой командной системы. Горький становится для нее опасен, и он надолго уезжает лечиться, по сути — в эмиграцию.

К началу 30-х годов художественная полифония начала входить в противоречие с другими сферами общественной жизни, которые все более и более тяготели к монополизму. Партийные дискуссии уже не казались естественным явлением — они навязывались партии «ее врагами». В любой области, далеко не только политической, постепенно выделяется доминирующая тенденция, которая официально канонизируется, а альтернативные ей тенденции обрубаются. Так случилось в экономике (судьба Гаянова и судьба его научного наследия), так случилось в естествознании (Вавилов, Тимофеев-Ресовский), так случилось в искусстве театра (Мейерхольд, Таиров), в музыке, живописи... Канонизируются, в буквальном смысле возводятся в святость Лысенко и уничтожаются Вавиловы. Не миновала чаша сия и литературной жизни. Наступала эра единомыслия, эра культурного монополизма.

Этому способствовали, по крайней мере, еще две дискуссии, имеющие если не трагическое, то весьма драматические последствия для советского искусства и культуры в целом: дискуссия о языке (1934) и дискуссия о формализме (1936).

Дискуссия о языке привела к усекновению любого сколько-нибудь социально окрашенного слова, хоть как-то стилистически сориентированного на некий социальный тип, на любой эксперимент, связанный со словом.

Еще в 1929 г. К. Земенский наивно полагал, что новый реализм органически включит в себя черты не только реалистические, но и символистские и конструктивистские, вберет в себя достижения футуризма, имажинизма15. То есть он как раз и говорил об эстетическом взаимодействии различных7 эстетических школ.


Оцените книгу: 1 2 3 4 5