Название: Русская культура: история и современность - Георгиева Т. С.

Жанр: Культурология

Рейтинг:

Просмотров: 3513

Поэтический бум питался восторженным ощущением от возможности сказать, которая открылась не только потому, что разрешили, но потому, что было осознано величие русской поэтической традиции XX в.

К началу 70-х годов поэтический бум исчерпал себя, хотя его инерция еще долго продолжала сказываться — в медленно падающей популярности его творцов.

«Громким» поэтам противопоставляются «тихие» (вводится даже термин «тихая лирика», под который попадают поэты самые разные: от Н. Рубцова до В. Соколова и Д. Самойлова). Тех, кого именуют «тихими», объединяет не характер поэтической культуры (он порой очень разный), но в первую очередь поэтическая судьба, в которой обязательно присутствует поздняя или запоздалая известность.

Эта поэзия не рвется к эстрадному микрофону. Так, 70-е годы стали временем запоздалых, а то и посмертных открытий: сначала вологодский поэт Николай Рубцов (1936—1981), потом воронежский Алексей Прасолов (1930—1972).

На протяжении 70-х годов многие поэтические имена независимо от желания самих поэтов сделались объектом критического манипулирования, выстраивались ряды и школы. «Органичным» поэтам (Рубцов и Прасолов открывают их ряд) противопоставляли «неорганичных», «книжных»:А. Тарковского, Д. Самойлова, Б. Ахмадулину, Ю. Мориц, А. Кушнера, хотя у каждого из названных своя «книжность», свое, порой очень резкое отношение к традиции и своя мера одаренности.

Период «послепоэтического бума», период во многом неопределенный, странный, не лучший для поэзии, но и не вовсе бесплодный, закончился. Остается ожидать, каким будет новое время в поэзии, отсчет которого уже начался — с узнавания тех, кто не пришелся ко двору, кого за предшествующие десятилетия не печатали, но кому не смогли запретить писать, быть поэтом. Мелочная и постоянная опека деятелей культуры со стороны государственного аппарата, и прежде всего Министерства культуры, приводила к снижению художественного уровня произведений. В то же время в этот период появился ряд кинофильмов, спектаклей, произведений литературы, песен, которые выделялись из основной массы посредственности. Среди писателей можно выделить В. Аксенова, А. Битова, Ф. Искандера, поэтов И. Бродского, Н. Коржавина, А. Галича, художников О. Целкова, М. Шемякина, режиссеров А. Тарковского, Ю. Любимова, А. Германа, Т. Абуладзе, С. Параджанова, братьев Михалковых и др.

Такие будоражившие нашу совесть произведения, как «Протокол одного заседания» А. Гельмана, «Сталевары» Г. Бокарева, «Камень чистой воды» Г. Панджикидзе, «Совесть» А. Якубова, «Гараж» Э. Рязанова, «Змеелов» Л. Карелина и ряд других еще в 70-е — начале 80-х годов предвосхитили борьбу нашего народа против очковтирательства, протекционизма, расхлябанности, вседозволенности, с которой начался революционный по своему духу процесс перестройки нашего общества.

Среди тех, кто обратился к теме о преступлениях против нашего народа, были Лидия Чуковская со своей пьесой «Софья Петровна», Юрий Бондарев — роман «Тишина», Юрий Трифонов — документальная книга «Отблеск костра».

Трифонову так и не удалось глубоко осмыслить и понять драму 37-го года. Трифонов не увидел связи между террором 18— 20-х годов и террором 37-го.

Как художник наиболее ярко Трифонов проявился в повестях «московского» цикла — в «Обмене», «Предварительных итогах», «Долгом прощании», в историческом романе «Нетерпение».

Драматичной оказалась в условиях застоя, когда реальная история была заменена «историей праздников», ритуалом заседаний, судьба такого течения 60—80-х годов, как «деревенская проза». В него входили серьезные писатели-реалисты: Е. Носов, В. Овечкин, Ф. Абрамов, ныне работающие В. Астафьев («Последний поклон»), В. Распутин («Живи и помни»), В. И. Белов («Привычное дело»).

В романах и повестях С. Залыгина, в числе первых обратившегося к этой теме, Б. Можаева, К. Воробьева, М. Алексеева, М. Скромного, В. Шукшина, И. Акулова показано, как начинался процесс раскрестьянивания, как стравливали между собой зажиточных трудолюбивых крестьян и беднейшие слои деревни, что вызывало новые потоки крови и ненависти. К чему это привело, красноречиво свидетельствуют повести Федора Абрамова, Владимира Крупина, Виталия Маслова, Виктора Потанина, Валентина Распутина.

Русская деревня всегда была сильна своей отзывчивостью и соборностью. Она сумела всем миром не только весело справлять свадьбы, но и дружно, с песней браться за важную работу. Но вот началось постепенное разрушение души: самых трудолюбивых крестьян лишали земли и лошадей. У народа отнимали ощущение хозяина. Эта ломка сознания, быта, хозяйственного уклада происходила нелегко.

Писатели-«деревенщики» с ужасом увидели исчезновение русской деревни, обесценивание народной культуры, «религии труда» на земле, трагедию очередного превращения народа в молчаливого анонима и социологическую марионетку. Эти произведения — сигнал тревоги и боли.

Валентин Пикуль — последовательно разрабатывал в своем творчестве тему исторического прошлого России. Свыше двадцати романов, охватывающих бытие государства с начала XVIII в. и до нашего времени, создано Пикулем за тридцать семь лет упорного литературного труда.

В 60-е годы по контрасту с «официальной», но вовсе не в отрыве от нее, начинает складываться «контркультура».

Как Окуджава пел песни по квартирам, но был уважаемым человеком в Союзе писателей, так часто было и с художниками. Многие (как раз те, кто «выжил», не сломался) могли числиться по секции графики, зарабатывать оформлением детских книг, но дома, в мастерских, творили живопись, о которой знали лишь избранные.

Альтернативная культура как нечто целостное и совсем автономное создается позже. Ситуация, о которой писал Вознесенский, что поэты уходят в дворники и в истопники, — это 70-е годы. Тогда появляется много людей, которые принципиально не хотят идти в общей упряжке, выбирают полную свободу от официальной культуры. Они не читают газет, не смотрят телевизор, но зато им доступны свежие видеофильмы и западные журналы, старые книги и современные рок-ансамбли; они формируют свое альтернативное культурное пространство, со временем сформировавшееся и выразившееся в инакомыслии, а затем и в диссидентстве.

К диссидентству относилось издание «самиздатовской» литературы, например журнала «Синтаксис» (редактор — поэт Е. Гинзбург, осужденный в 1960 г.), деятельность «антисоветчиков» первого поколения диссидентов — Б. Гананскова, В. Буковского, Э. Кузнецова и др.

Диссидентство имело ряд специфических черт. Во-первых, оно создало новую социокультурную и политическую ситуацию в открытом поединке с системой, а не только с ее крайностями. Во-вторых, диссидентство отказалось от идеализации культуры 20-х, близко подошло к их объемной оценке, преодолевая романтизм «шестидесятников»; в-третьих, диссидентство активно политизировало катакомбную культуру, придало ей статус «главной», «гонимой», сделало ее известной на Западе. В этом был и свой «минус»: Запад не знал и не знает до сих пор нашей культуры «в тени» официоза, которая оставалась негромкой, человечной, традиционно русской, лишенной политизированной шумихи и полускандальной славы. Для нее и по сей день русская культура и Россия — неразменная монета. К сожалению, диссидентская «пена» сыграла дурную роль в обновленческих процессах и в 80-х. Уроки культурного диссидентства 60-х показали, что одно отрицание вне национальной традиции и идеи не может быть позитивным, а способно активизировать люмпенско-маргинальные представления о культуре инакомыслия в целом. Культура диссидентства создала особый социальный тип «шестидесятников». Один из них, поэт Б. Окуджава писал о своем поколении, что оно баррикад не строило, бомб не бросало, оно выполнило свою задачу — разбудило общество, заставило его думать. За уходящей «оттепелью» начиналось время мучительных испытаний и проверок шестидесятников — совестью, долгом, чувством Родины, пониманием народных нужд. Не все это выдержали: наступал фарсовый и трагический последний акт тоталитарной драмы брежневского застоя. Помпезные празднования на высшем уровне, которые так любил Брежнев, сочетались с тайным усилением репрессий и борьбы с инакомыслием.