Название: История русской литературы конца XIX – начала XX века - Соколов А.Г.

Жанр: Литература

Рейтинг:

Просмотров: 1425

В книге «Живая жизнь» Вересаев окончательно сформулировал свое понимание цели и смысла жизни и современного искусства. Он считал наиболее важными для эпохи борьбу за здоровое восприятие жизни и преодоление упадочничества в социальной психике человека. Эта мысль была ведущей во всех раздумьях Вересаева тех лет о жизни, искусстве, человеке. В своем основном выводе Вересаев был близок к Горькому, также считавшему, что «внутренняя реорганизация» чело­века – одна из важных задач эпохи. «Перед нами,– писал в те годы Горький, - огромная работа внутренней реорганизации не только в социально-политическом смысле, но и в психологическом»[86]. Но в отличие от Горького, который сосредоточивает свое внимание прежде всего на разработке социальных конфликтов, Вересаев обращается к проблемам этическим и психологическим. Более того, в этот период Он приходит к убеждению, что преимущественное внимание к соци­альной проблематике ограничивает искусство, делает его «односторон­ним». В произведениях 1910-х годов Вересаев как бы стремится преодолеть эту односторонность и обращается прежде всего к пробле­матике философской.

Над исследованием «Живая жизнь» Вересаев работает с 1909 по 1914 г. Первая часть книги, посвященнаятворчеству Л.Н. Толстого и ф.М. Достоевского, была, по словам современников, антитезой книге Д. Мережковского «Толстой и Достоевский». Оценивая книгу и ее значение в общественно-литературной борьбе эпохи, необходимо иметь в виду, что отношением к Достоевскому и Толстому, их творче­ству и этическим учениям определялись во многом идейные позиции и этические платформы. Борьба за наследие Достоевского и Толстого в последнее десятилетие перед Октябрьской революцией приобретала особенно острые формы. Имя Достоевского становилось знаменем идеалистической эстетики. Против упадочничества, морального и фи­лософского ренегатства и направил Вересаев свою книгу.

Книга «Живая жизнь» очень своеобразна по форме. В собственном смысле слова ее нельзя назвать научным исследованием. В ней мало рассуждений, логических доказательств. «Говорят» сами художники – Толстой и Достоевский. «Сталкивая» цитаты из их произведений и как бы заставляя самих писателей спорить о жизни и смерти, о любви, Боге, добре и зле, Вересаев последовательно вел читателя к вытекаю­щим из этого спора выводам.

Толстой и Достоевский, Гомер и эллинские трагики для Вересаева – как бы выражение противоположного восприятия жизни и отношения к ней. «Трудно во всемирной литературе,– пишет Ёересаев,– найти двух художников, у которых отношение к жизни было бы до такой степени противоположно, как у Толстого и Достоевского; может быть, столь же еще противоположны Гомер и греческие трагики». Противо­поставление определяет и композиционное строение книги. Часть, посвященная Достоевскому, озаглавлена «Человек проклят», часть, посвященная Толстому,– «Да здравствует весь мир!». Вересаев высту­пает против мироощущения Достоевского, против его неспособности «чувствовать силу и красоту подлинной жизни», против культа страда­ния. Говоря о той жизни, в которую вводит нас Достоевский, Вересаев пишет: «Перед нами жуткая безгласная пустота... И среди пустоты этой, в муках недовершенности, дергаются и корчатся странные, темные, одинокие существа, которым имя –люди. Жизнь каждого –только в нем самом, все силы ушли в глубь души, на стремление согласовать и соединить то, что внутри. А соединить невозможно, потому что там – хаотическая замесь сил, лишь механически сплетшихся друг с дру­гом,– поп bene janctarum discordia semina rerum,–связанных плохо вещей враждебные только зачатки. Силы эти яростно борются, душат друг друга, одна поднимается, другая сейчас же ее опрокинет; все ползут врозь. Добро подсекается злом, зло –добром, любовь поедается не­навистью, ненависть –любовью; тоска по гармонии опрокидывается болезненно-судорожными порывами к хаосу; отвращение к жизни давится страхом смерти, стремление к смерти – исступленною любо­вью к жизни». Таким образом, человек Достоевского бросается на­встречу мукам, отдается им. Достоевский открывает перед ним красоту и счастье в страдании, в скорби, в жажде мучений, заставляя через страдания познать истину о трагическом призвании человека.

Трагическому мировосприятию Достоевского Вересаев противопо­ставляет отношение к жизни Толстого-художника: «Светлый и ясный, как дитя, идет он через жизнь и знать не хочет никакого трагизма. Душа тесно сливается с радостною жизнью мира... Толстой знает, что человек сотворен для счастья, что человек может и должен быть прекрасен и счастлив на земле. Достоевский этого не знает». Вместе с Толстым писатель утверждает красоту мира, с которым в непрерывном целостном единстве –человек. Льва Толстого Вересаев воспринимает как художника, несокрушимо верящего в светлое существо человече­ской души, художника могучей и ясной любви к людям. Страдают и герои Толстого, но «чудесная, могучая сила жизни не боится никаких страданий, она... само страдание преображает в светлую ликующую радость». Противопоставление радостного восприятия жизни декаден­тскому мироощущению лежит и в основе второй книги «Живой жизни» – «Аполлон и Дионис». Эта книга построена на открытой полемике с ницшеанским пониманием античности и на внутреннем споре Вере­саева с декадентской литературой и критикой о сущности религии, культуры и искусства древнего мира. Ницшеанской концепции антич­ности, изложенной в «Рождении трагедии» и в других работах Ницше, Вересаев противопоставляет взгляд на гомеровскую античность как на эпоху детства человечества, для которой в целом было характерно утверждающее жизненное начало. Вересаев, приводя в пример отно­шение к жизни гомеровских героев, призывал своих современников смело смотреть в лицо действительности, уверенно работать для буду­щего. Непосредственно к современности были обращены заключитель­ные слова исследования о Толстом: «Настоящее сливается с будущим. Жизнь человечества – это не темная яма, из которой оно выберется в отдаленном будущем. Это –светлая, солнечная дорога, поднимаю­щаяся все выше и выше к источнику жизни, света и целостного общения с миром». Это и был ответ Вересаева на вопрос об отношениях настоящего и будущего.

Оптимистическое мироощущение, вера в человека, отрицание «» вой морали» Ницше, пессимизма Шопенгауэра – все это в те го, имело большое положительное значение.

Но и «Живая жизнь» Вересаева была исполнена противоречий. В те годы сам Вересаев испытал влияние идеалистической философии Бергсона. Этим влиянием и объясняются явные противоречия в ос­новных философских посылках книги. Вересаев-материалист, призна­ющий объективность мира, роль разума в человеческом познании, в то же время вслед за Бергсоном повторяет, что глубоко и полно познать жизнь может лишь интуиция, интеллект же способен рассмотреть ее «только с внешних точек зрения». Вслед за этим Вересаев делает вывод, на котором и строится концепция исследования: «Мы разумом ставим жизни вопросы, даем себе на них разнообразнейшие, шаткие, проти­воречивые ответы,– и воображаем, что живем этими ответами. Если же мы отрекаемся от жизни, клеймим ее осуждением и проклятием, то и тут думаем: это оттого, что жизнь не способна ответить на наши вопросы. А причина совсем другая. Причина та, что мы окончательно оторвались от жизни, что в нас замер последний остаток инстинкта жизни». А отсюда закономерно вытекала мысль о биологической и возрастной обусловленности психологии и духовной жизни человека: «Слепота наша в жизни обусловлена не разумом самим по себе, а тем, что силы жизни в человеке хватает обычно лишь на первый, второй десяток лет; дальше же эта сила замирает». Это логическое выражение той идеи, с которой мы встречались в монологах Чердынцева и Токарева.