Название: История и теория психологии - Петровский А.В.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 683

И.П. Павлов, с одной стороны, оставался на почве физиологии с ее объективными методами и нейросубстратными представлениями, с другой — разрабатывал учение об особом способе общения организма со средой,  отличающемся от внутрителесных регуляций. Особенность такой формы в том, что ее образуют детерминанты, родственные психическим, но не тождественные им. Реальность, за изучение которой принялся Павлов, потребовала ввести язык, который позволил бы отобразить особый уровень организации жизнедеятельности. Этот уровень регулируется физиологическими механизмами.

Вместе с тем он имеет особое измерение, не идентичное ни интрацеребральным процессам и отношениям, ни связям в сфере психики.

Термины павловского языка (сигнал, подкрепление, временная связь и др.) могут выступать как в физиологическом, так и в психологическом ракурсе в зависимости от того, сквозь призму каких категорий обозначаемые этими терминами реалии будут рассматриваться. С физиологической стороны они – нервный импульс, состояние центра, проторение пути и т. д. С психологической стороны они указывают на чувственный образ, ассоциацию, мотивацию. Их значение определяется языком, на который они переводятся.

Иначе говоря, Павловым был создан язык – посредник, позволивший сомкнутьдва огромных царства – биологическую жизнь организма и его психическую жизнь.

Говоря о человеке как системе, Павлов бесстрашно использовал ту же метафору, которая была в ходу во времена триумфа механики. «Человек, – писал он, полемизируя со своими критиками из числа психологов, – есть, конечно, система (грубее говоря – машина),.. но система в горизонте нашего современного научного видения единственная по высочайшему саморегулированию».

Единственность человека как системы усматривалась в том, что саморегуляцию его поведения обеспечивают две сигнальные системы. Причем обе имеют психологические корреляты в виде чувственных и умственных образов той среды, с которой (говоря павловским языком) «уравновешивается» организм. Тем самым укорененная в гомеостазе идея сохранения постоянства внутренней среды переносилась на взаимоотношения организма со средой внешней, стало быть, поскольку речь шла о человеке, и со средой социальной. Средствами же удержания постоянства системы «организм (человек) – среда» служили особые, неведомые физической природе агенты, а именно сигналы, притом непременно психологически «нагруженные».

Образ машины использовался издавна (по меньшей мере со времен Декарта, а до него испанским врачом XVI века Перейра, считавшим животных простыми машинами) как символ автоматизма работы системы. Однако до Сеченова с этим символом нераздельно сопрягалось представление об особом агенте, извне приводящем машину в действие. Сеченов, говоря о «машинности мозга», перешел к принципу саморегуляции. Этой же линии следовал Павлов.

Слово «машина» означало для них не декартов автомат, подобный помпе, перекачивающей жидкость, не энергетическую «машину», на которую ориентировался Фрейд, а устройство, оснащенное сигналами. Поскольку же сигналы различают свойства среды, в которой работает это устройство, передают информацию о них, меняющую стратегию поведения системы, то именно здесь созревали идеи, которые привели к созданию информационных машин.

Однако не новаторский павловский системный стиль мышления оказался в центре внимания не подготовленного к его восприятию научного сообщества, а модельный опыт по выработке условного слюно-отделительного рефлекса у изолированного животного. Это дало повод инкриминировать Павлову элементаризм (отказ от изучения целостного поведения), редукционизм (сведение психики к условному рефлексу), механицизм (забвение специфики биологической организации).

Между тем разработанная Павловым модель позволила надежно верифицировать в эксперименте его теоретические представления о системной организации при обретаемых живыми существами новых, непредуготовленных наличными нервными ресурсами ответов на меняющиеся условия его жизни.

Проблема научения, модификации поведения организма, стала в конце XIX – начале XX века наиболее актуальной для психологии. Наряду с направлением, созданным Павловым, в Соединенных Штатах возникло другое, у истоков которого стоял Эдвард Торндайк. За ним Павлов признал «честь первого по времени вступления на новый путь».

Между тем этот новый путь имел различные истоки (при общей установке на объективное и экспериментальное изучение механизмов приобретения новых форм поведения). Если Павлов отправлялся от Сеченова и Бернара, восприняв от первого идею сигнальной регуляции, от второго — гомеостаза, то Торндайк исходил из утвержденного Дарвином вероятностного объяснения процесса приспособления жизненных явлений к меняющимся условиям (метод «проб, ошибок и случайного успеха»).

И Павлов, и Торндайк, стало быть, преобразовывали сложившиеся в психологии стереотипы благодаря внедрению в нее идей, радикально изменивших весь строй биологического мышления. Оба исследователя изменяли сам предмет психологии. Ведь ее притязания на независимость как от философии, так и от физиологии обосновывались декларацией о том, что ее уникальным предметом служит сознание.

Павлов и Торндайк очерчивали своими открытиями иную предметную область, названную вскоре поведением. (Павлов поставил этот термин в скобки, считая его синонимом другого изобретенного им термина: «высшая нервная деятельность»).

Действующим лицом поведения выступил (в отличие от бестелесного сознания) целостный организм. В то же время, согласно павловскому пониманию целостности, последняя означала системность. И в отношении системности его позиция была непреклонной. Он был убежден, что нельзя объяснить работу системы, не выяснив, из каких блоков она состоит. Именно поэтому он сконцентрировал свои системные идеи в модели условного рефлекса, варьируя на тысячу ладов опыты, призванные объяснить закономерности ее преобразования. Между тем аналитический характер модели дал повод появившейся на научной сцене группе молодых исследователей, сделавших своим делом понятие о «гештальте» (форме, образе, структуре), представить павловскую модель не в виде несущей свойства целого единицы, а в виде элемента, отщепленного от интегрального поведения. Само же поведение в этом случае выглядело в глазах гештальтистов механическим соединением элементов, возникшим по законам ассоциации.