Название: Возрастная психология - Абрамова Г.С.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 1898


 

Для меня психологическая работа по изменению отношения женщины к ребенку практически всегда связана с восстановлением формулы безусловной материнской любви: "Вы — мать, никто кроме Вас не может любить Вашего ребенка таким, какой он есть", "Любить за то, что он есть".

Как часто бывало в ответ упорное сопротивление: "В нем нет ничего хорошего", "Как это любить за то, что он есть, он же вон какое вытворяет" и тому подобное.

Если попробовать описать одним словом содержание нормального материнского чувства моей современницы, то это было бы слово "усталость", думаю, что оно было таким же актуальным и во времена Э.Фромма, который писал о том, что в материнской любви два важных аспекта: безусловное утверждение в жизни женщины ребенка и его потребностей и развитие в ребенке любви к жизни. Материнская любовь к жизни — любовь к жизни самой женщины — приносит человеку самое прекрасное в жизни — ее ценность, цельность, осмысленность, глубину. Если же у женщины нет любви к жизни, к людямвообще, если она ощущает жизнь как бремя, а людей воспринимает как вещи, она не только обделяет своего ребенка любовью, но и лишает его важнейшей потребности — трансцендентальной, той, которая рождает в человеке творца его собственной жизни.

Слабый, беспомощный ребенок легко пробуждает в женщине чувство собственной силы, власти над ним как над своим творением. Это чувство собственной силы перекрывает по интенсивности многие другие, и если его проявления (за неимением других чувств) встречают у ребенка сопротивление, то происходит удивительное превращение этого женского чувства в его противоположность — сила сменяется бессилием, любовь — ненавистью. В действие вступает закон амбивалентности (двойственности) чувств, и женщина переживает это как усталость, как невозможность осуществления собственной жизни, как предел собственных чувств. Как сказала одна из мам о своих трех сыновьях: "Я их очень всех люблю, но иногда мне хочется прийти домой с автоматом и..."

Я думаю, что хроническая усталость, которая сегодня является почти единственным словом, выражающим материнскую любовь, тревожный симптом того общего изменения отношения к жизни, который наблюдается у многих моих современниц. "Люди не любят жизнь" — возможно, это сказано слишком сильно, но очень часто именно эта фраза случайной прохожей, с которой мы обменялись взглядами, став невольными свидетелями безобразной семейной сцены, все чаще приходит на ум в качестве причины, объясняющей, но не проясняющей факты, которые приходится наблюдать ежедневно.

Хотелось бы сказать, что в житейском понимании нормальный человек — это тог, кто умеет любить жизнь. Жаль, что так не получается. Факты говорят о том, что даже естественные, кровные отношения не гарантируют человеку (ребенку) любви. К нему, маленькому, уже относятся так, как он того заслуживает. Ему уже надо что-то делать, предпринимать, чтобы его любили, надо иметь какие-то качества, а не просто быть сыном или дочкой.

Это ожидание от ребенка заслуживающих любви качеств делает отношения матери и ребенка, а тем более отца и ребенка, опосредованными. Чем? Какой знак их будет определять? Я бы сказала, что это концепция жизни, которой пользуются взрослые. Содержательно она может отличаться в деталях у отца и у матери одного и того же ребенка, тогда он (ребенок) не только попадет в сложноопосредованную систему отношений, он невольно становится манипулятором, переживающим отсутствие целостности в жизни. Ситуация порождает необходимость построения искусственной модели жизни вместо осуществления жизни, сознание ребенка уже потенциально "заражено" вирусом собственной ограниченности и заданное™.

Мне кажется, что житейское представление современного человека о собственной нормальности и нормальности других людей воплощается в образе инструкции. Иметь четкую инструкцию, то есть обладать определенностью своего жизненного пути, иметь критерий правильности его, оказывается, очень важно. Сегодня наиболее остро необходимость в таких инструкциях переживают люди старшего и среднего поколений, которые одно время жили по известной социальной схеме: детский сад — школа — вуз (училище) — работа — пенсия; октябренок — пионер — комсомолец — коммунист. Это была самая общая инструкция жизненного пути, теперь ее не стало. Хотя прошло уже несколько лет, неопределенность жизненного пути оказалась для многих людей в нашей стране невыносимой, она еще и сегодня воспринимается с большим страхом или предельной осторожностью. Момент потери инструкции — это одно из мгновений переживания моими современниками неопределенности как существенной характеристики самой жизни. Оно оказалось не из легких.

Обострение переживаний по поводу своей нормальности я вижу в фактах появления большого разнообразия общественных объединений, где через групповое, социальное использование понятий о жизни человек получает возможность осознания собственной концепции жизни. В интенсивном росте общественных объединений можно увидеть и форму ухода от выработки индивидуальной концепции жизни. Мне кажется, что индивидуальное переживание своей собственной концепции жизни, содержащее любовь к ней, вообще доступно немногим людям и требует той силы Я, которая позволяет назвать такого человека героем. Героизм этот в будничной возможности быть самим собой, чувствовать то, что чувствуется, думать то, что думается, как у Наума Коржавина:

 

...Москва встречает героя,

А я его — не встречаю.

Хоть вновь для меня невольно

Остановилось время,

Хоть вновь мне горько и больно

Чувствовать не со всеми.

Но так я чувствую все же,

Скучаю в праздники эти...

Хоть, в общем, не каждый может

Над миром взлететь в ракете.

 

Это переживание своей непохожести как нормальности, естественной для собственной жизни.

В житейском понимании нормальности присутствует не только содержание концепции жизни, но и концепции другого человека, то есть отношение к собственной Я—концепции, которое с необходимостью ставит вопрос о их тождестве или равенстве.

Вопрос, который для каждого рождающегося человека является вечно новым, а для человечества давно известен на него ответ. Дан он в Библии: "Люби своего ближнего, как самого себя". Об этом писал Э.Фромм, когда говорил о том, что любовь человека к себе содержит все ее парадоксальные стороны — Я для самого себя становлюсь объектом, на который распространяется моя же собственная любовь. Любовь — неделимое отношение между собственным Я как объектом любви и другими ее объектами, это выражение созидательности — заботы, уважения, ответственности и знания. Нет такого понятия человека, в которое я не был бы включен сам. Эта идея мне кажется крайне важной для понимания того, как в житейском понятии нормальности человека представлено самое главное — его собственное переживание собственной же сущности. Все формы отказа и ухода от этого переживания, от невозможности чувствовать собственную пустоту лишний раз говорят о том, что экзистенция человека не задана ему в момент рождения, она создается им самим. Ограничения, которые он переживает на пути воплощения собственной экзистенции, связаны с тем, что вся жизнь человека опосредована присутствием в его индивидуальной жизни других людей, уже создавших (или создающих) собственные знаковые системы для организации потока жизни. Эти знаковые системы структурируют и понятие человека, и концепцию жизни, и Я—концепцию, и концепцию другого человека, степень жесткости этих структур может быть весьма различной, но они наполняют психологическое пространство отношений между людьми, создают его плотность, оказывают регулирующее влияние на спонтанный поток жизни. Житейское понятие нормальности в этом психологическом пространстве отношений человека к человеку (независимо от возраста) задает степени свободы для осуществления собственной спонтанной активности. "Нормальность" — это маркировка этих степеней свободы, она может быть вплотную приближена к возрастным и социальным проявлениям активности: нормальный двухлетний ребенок владеет прямой походкой, нормальные пенсионеры сидят спокойно на скамеечке и тому подобное.


Оцените книгу: 1 2 3 4 5