Название: Введение в языковедение - Реформатский А. А.

Жанр: Иностранные языки

Рейтинг:

Просмотров: 1282


 

Старославянские причастия на -щий (горящий) вытеснили рус­ские причастия на -чий (горячий), причем эти последние пере­шли в прилагательные.

Третьим элементом русского литературного языка являются иноязычные слова, обороты и морфемы. Благодаря своему гео­графическому положению и исторической судьбе русские могли использовать как языки Запада, так и Востока (см. гл. II, § 24).

Совершенно ясно, что состав любого литературного языка сложнее и многообразнее, чем состав диалектов.

Специфическую сложность вносит в его состав использова­ние элементов средневекового литературного языка; это не от­разилось в западнославянских языках, где литературный старо­славянский язык был вытеснен в средние века латынью; это так­же мало отразилось, например, на языках болгарском и серб­ском благодаря исконной близости южнославянских и старосла­вянского (по происхождению южнославянского) языка, но сыг­рало решающую роль в отношении стилистического богатства русского языка, где старославянское — такое похожее, но иное — хорошо ассимилировалось народной основой русского языка; иное дело судьба латыни в западноевропейских языках; элементов ее много в немецком, но они не ассимилированы, а выглядят вар­варизмами, так как латинский язык очень далек отнемецкого; более ассимилирована латынь в английском благодаря француз­скому посредничеству; французский литературный язык мог усваивать латынь дважды: путем естественного перерождения на-роднолатинских слов во французском и путем позднейшего ли­тературного заимствования из классической латыни, поэтому получались часто дублеты типа: avoue “преданный” и avocar“адвокат” (из того же латинского первоисточника advocdtus — “юрист” от глагола advoco “приглашаю”).

Древнейшие латинские заимствования в английском, пришедшие без фран­цузского посредства, типа Chester < castnim “лагерь”, street < strata “дорога” и т. п., настолько ассимилировались, что неотличимы от английских слов.

Так по-своему каждый литературный язык решал судьбу анти­чного и средневекового наследства.

 

§ 91. ЯЗЫКОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЭПОХИ

КАПИТАЛИЗМА

 

Развитие капиталистических отношений, усиление роли го­родов и других культурных центров и вовлечение в общегосудар­ственную жизнь окраин содействуют распространению литера­турного языка и оттеснению диалектов; литературный язык рас­пространяется по трактам и водным путям сообщения через чи­новников, через школы, больницу, театр, газеты и книги и, на­конец, через радио.

При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У город­ских низов и разных деклассированных групп населения созда­ются особые групповые “социальные диалекты”, не связанные с какой-нибудь географической территорией, но связанные с раз­личными профессиями и бытом социальных прослоек, — это “арго” или “жаргоны” (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым об­щением. Это явление называется великодержавным шовиниз­мом (например, господство немецкого языка, бывшее в “лоскутной” по национальному составу Австро-Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народ­ностей в царской России и т. п.). Национально-освободитель­ные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстанов­лением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо-Западной Африке и Индокитае и т. п.).

Однако зачастую языковые отношения между колонизатора­ми и туземцами складываются иначе, что вызывается практичес­кими потребностями общения.

Уже первые великие путешествия XV—XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Аф­рики, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изуче­ния и собирания в словари (таковы знаменитые “каталоги язы­ков” XVIII в.).

Для более продуктивной эксплуатации колоний и колони­ального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

Поэтому наряду с изучением экзотических языков и состав­лением для них грамматик требуется найти какой-то общий для европейцев и туземцев язык.

Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая-нибудь пись­менность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Афри­ке или таким когда-то был кумыкский в Дагестане.

Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как “пти-нэгр” (petit negre) во французских колониях в Африке или же “ломаный английский” (broken English) в Сьерра-Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жарго­нах — “бич-ла-мар” (beach-la-mar) в Полинезии и “пиджин-ин-глиш” (pidgin English) в китайских портах. В “пиджин-инглиш” в основе английская лексика, но искаженная (например, pidgin“дело” из business, nusi-papa “письмо”, “книга” из news-paper); значения также могут меняться: mary “вообще женщина” (в анг­лийском — собственное имя “Мери”), pigeon “вообще птица” (в английском “голубь”), — и китайская грамматика.

Такого же типа в пограничных русско-китайских областях речь “моя по твоя”, т. е. ломаный русский в том виде, как по-русски говорят китайцы. Образцом русско-норвежского смешанного “языка” (ruska norsk) может служить следующий диалог из очер­ков М. М. Пришвина “Колобок”: “Одни поморы приходят к консулу проститься, другие яв­ляются с норвежцами к третейскому суду. Входят два помора: русский и норвежец... Действие начинается с того, что оба гово­рят друг с другом не по-русски, не по-норвежски, а на особом русско-норвежском воляпюке “моя, твоя”, состоящем из русских, немецких, английских и норвежских слов.

— Сюль (я) капитан, сюль правило (кормщик), сюль принци­пал! — восклицает гордо русский.

— Ист (есть) твоя фишка (рыба), на мой палуба! — гневается норвежец и далее: “Норвежец платит деньги!”


Оцените книгу: 1 2 3 4 5