Название: Введение и теорию социальной коммуникации - Соколов А.В.

Жанр: Коммуникация

Рейтинг:

Просмотров: 1223

Ситуация усложняется еще больше, если обратиться к зарубежным структуралистам-филологам. 'Текст не ограничивается рамками добропорядочной литературы, не под­дается включению в жанровую иерархию, даже в обычную классификацию, — пишет Р. Барт. — Текст уклончив, он работает в сфере означающего. Текст зиждется не на пони­мании, а на метонимии; в выработке ассоциаций, взаимо­сцеплений, переносов находит себе выход символическая энергия; без такого выхода человек бы умер..." и т.д.[105] В итоге текст перерастает в "дискурс" или "диалог" (в смысле М.М. Бахтина) и оказывается обозначением смысловой среды, среды всеобъемлющей культуры, в которой обитает цивилизованный человек, постоянно общающийся с дру­гими людьми и совместно с ними творящий бесконечный глобальный текст.

Таким  образом, вырисовывается  семиотический континуум — последовательность плавно переходящих друг в друга знаков, символов, текстов. Классическим при­мером континуума является цветовой спектр, где один цвет незаметно переходит в другой и невозможно установить границу между голубым и зеленым, красным и оранжевым цветами. Точно так же не видно границы между знаком и текстом, словом и предложением (яркий пример — явление морфосинтаксиса или инкорпорации— объединение в одном слове именного объекта и глагола, свойственное не­которым языкам американских индейцев). Спаянность семиотического континуума затрудняет его структурный анализ, выявление уровней, классифицирование знаков. Тем не менее, мы не можем отказаться от препарирования семиотического континуума, ибо только таким путем возможно его познание.

Попытаемся для начала уточнить соотношение между понятием "знак" и "код", которое выглядит довольно запу­танным. В "Советском энциклопедическом словаре" (М., 1984), где знаком именуется "материальный чувственно воспринимаемый предмет, который выступает как предста­витель другого предмета", код определяется как "совокуп­ность знаков (символов)". Получается явная нелепость: "код — совокупность представителей разных предметов". В 'Толковом словаре по информатике" (М., 1991) сообщает­ся, что "код - множество слов в некотором алфавите", а знак — "отдельный символ алфавита". Выходит, что буквы "м" и "а" — это знаки , а слово "мама" — это код. Понятие "код" укоренилось в технике связи (телеграфный код, код Морзе), в вычислительной технике, математике, киберне­тике, информатике, даже в генетике (вспомним "генети­ческий код"). Характерно, что во всех случаях не требуется обращение к смыслу кодированных сообщений. Когда кодом называется естественный язык, учитывается внешнее сходство, а смысловая сторона игнорируется. В теории кодирования решаются проблемы оптимизации и помехо­защищенности кодов, а не проблемы их понимания. Можно человекочитаемый текст закодировать телеграфным кодом, и содержание текста при этом не изменится. Аналогично звуковую речь можно закодировать письменами. С извест­ными оговорками перевод трагедии Шекспира с английско­го языка на русский можно трактовать как перекодирова­ние. Во всех этих случаях происходит изменение внешней, материальной формы знака или текста, а внутренняя, смыс­ловая его сторона сохраняется постоянной. Трансформиру­ется "тело" знака, а не смысл его. Таким образом, не код — "совокупность знаков", а наоборот — текст или знак — последовательность кодов.

Теория кодирования входит в семиотическую проб­лематику, занимающуюся построением искусственных языков, машинным переводом, шифровкой и дешифровкой текстов. Ее предметом является план выражения знаков, г. е. чувственно-наглядные средства репрезентации пред­ставляемого знаком предмета, а не отношение обозначаемое — обозначающее, образующее план содержания знака. Именно такая позиция, как известно, свойственна математической теории информации К. Шеннона, которая, измеряя в битах количество информации, абстрагируется от ее смысла.

Сказанное позволяет разграничить коды, знаки, тексты следующим образом: знаки и тексты в качестве духовно-материальных единств имеют две стороны, или два плана: план содержания и план выражения; коды же плана содержания не имеют, они служат "строительным материалом" для плана выражения знаков и текстов. Оста­ется однако открытым вопрос о разграничении знаков и текстов. Чтобы найти семиотически приемлемое решение, обратимся к идеям одного из основателей глоссематики, замечательного датского лингвиста Людвига Ельмслева (1899—1965).

Вслед за Л. Ельмслевом[106] будем в плане содержания семиотических сообщений различать:

1) субстанцию плана содержания — аморфный, не­сформулированный замысел, мысленный образ будущего текста;

2) форму содержания — результат наложения на аморфный замысел структуры и выразительных возмож­ностей данного языка, формирующих мысль в границах лингвистической относительности Сепира — Уорфа.

В плане выражения обнаруживаются:

3) субстанция плана выражения — звуки, изо­бражения, пантомима и другие материальные носители сообщений;

4) форма плана выражения — фонетический состав разговорного языка, алфавит письменности, выразительные средства живописи, музыки, танца и т. п.

Получается таким образом 4 уровня семиотического континуума, из которых четвертый уровень — это коды, а третий — их материальные носители. Второй уровень — поверхностный смысл текста, представляющий собой сумму смыслов знаков, образовавших текст; первый уро­вень — глубинный смысл, исходный замысел автора, опре­деливший выбор знаков и способов кодирования. Соотно­шение между глубинным и поверхностным смыслами — это лингвопсихологическая проблема соотношения мысли и слова. Л. С. Выготский писал по этому поводу: "Мысль не есть нечто готовое, подлежащее выражению... Мысль есть внутренний опосредованный процесс. Это путь от смутного желания к опосредованному выражению через значения, вернее, не к выражению, а к совершению мысли в слове"[107]. Мысль, таким образом, рождается в результате опериро­вания субъективными, не доступными другим людям смыслами.

Отчетливо разграничены глубинные смыслы (мораль) и поверхностные смыслы (повествование) в баснях, прит­чах, поговорках. Любое художественно-литературное про­изведение обладает идейно-эстетическим замыслом, не сво­димым к сумме смыслов используемых знаков. Литератур­ная критика, кстати говоря, как раз занимается выявлением глубинных, а не поверхностных смыслов.

Теперь можно, наконец, предложить критерий разгра­ничения понятий "текст" и "знак". Знак — кодовое выраже­ние, обладающее только поверхностным смыслом (значе­нием). Например, взятое вне контекста слово с его словар­ным толкованием является подобным знаком. Текст — есть отдельный знак или (как правило) упорядоченное мно­жество знаков, объединенных единством замысла коммуни­канта и в силу этого обладающих глубинным смыслом. Именно отсутствие глубинного смысла разделяет текст и знак. Символы потому и считаются текстами, что они обла­дают глубинными, иногда мистическими смыслами. Текстом можно назвать роман, реплику в диалоге, стихо­творение, художественное полотно, инженерный проект, архитектурный ансамбль, пантомимический этюд, форте­пьянную пьесу, частушку и многое другое. Энциклопедия, собрание сочинений, сборник статей, библиографический указатель есть текст текстов, или супертекст, поскольку в них глубинные смыслы отдельных произведений организо­ваны согласно замыслу их составителей (создателей нового глубинного смысла). Объединив все мыслимые тексты и супертексты, можно придти к глобальному Тексту — абстракции структурализма. Итак, диапазон семиотическо­го континуума простирается от бессодержательного кода до глобального Текста.