Название: Введение в психологию труда - Климов Е.А.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 2096

Существовали ли в действительности события, описываемые в летописи, — это вопрос гражданской истории. С историко-психологической точки зрения здесь важно совсем другое: для автора "Повести временных лет" существует неслучайная зависимость между свойствами личности и деятельностью человека (в модельных, кстати, т. е. психодиагностически существенных ситуациях), можно сказать — идея единства личности и деятельности. Для него существуют также и некоторые экспериментальные, как теперь бы сказали, и неэкспериментальные приемы ее изучения. И знание о личности позволяет прогнозировать события настолько важные, что принимается ответственное и нелегкое решение платить дань "еже хощеши" — какую хочешь [344, с. 15].-

В той же летописи мы находим описания событий, из которых явствует, что автору ее понятны роль информации в принятии решений и некоторые механизмы психологического ("рефлексивного", как ныне иногда говорят) управления людьми. Так, в сказании о "белгородском киселе" печенеги большим числом обложили город, когда князь с войском был в отлучке, в походе. И стал в городе "гладь великъ". Жители уже готовы были сдать город, но один из них нашел чисто психологический выход. Собралипо горсти остатки овса, пшеницы или отрубей и сделали "цежь", раствор, из которого варят кисель, залили его в бочку и поместили в колодец. Аналогичным образом поступили с остатками меда, поместив медовую "сыту" в другой колодец. Затем, дав печенегам своих заложников, пригласили десятерых из них — "лучьшие мужа" — для переговоров. И осажденные им сказали — какой смысл осаждать город, если в нем сколько угодно пищи из земли ("почто губите себе? коли можете престояти насъ аще стоите за 10 летъ, что можете створити намъ? имеем бо кормлю отъ земле; аще ли не веруете, да узрите своима очима"). Послы увидели колодцы, попробовали пищу. Им даже дали взять ее с собой, чтобы показали своим князьям ("Людье же нальяша корчагу цежа и сыты отъ колодязя и вдаша печенегом..."). В результате те "подивишася" и "всташа от града, въсвояси идоша" [344, с. 19, 20].

Обратимся к материалам XII в. В "Слове о полку Игореве" содержится хорошо известная "психограмма" деятельности сказителя Бояна: Аще кому хотяше песнь творити, то растекашася мыслию по древу, серым вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы.

Столь же образна и психограмма воинов, которых "буй тур Всеволод" характеризует не перечнем названий их личных качеств, а указанием либо на их проявление, либо на происхождение:

А мои та куряни сведоми къмети (къметь — воин. — Е. К.): подъ трубами повити, подъ шеломы възлелеяни, конець копия въскърмлени; пути имъ ведоми, яруги (овраги, яры. — Е. К.) имь знаеми, луци у нихъ напряжени, тули (колчаны. — Е. К.) отворени, сабли изъострени; сами скачуть, аки серый вълци въ поле, ищучи себе чти (чести. — Е. К.), а князю славе.

По тексту "Слова" рассыпаны разнообразные психологические характеристики людей в основном в связи с ратным трудом: "Игорь мыслию поля мерить отъ великаго Дону до малого Донца", "храбрая сердца в жестоцемъ харалузе (харалуз — булат, имеется, вероятно, в виду бой. — Е. К.) скована, а въ буести закалена" — имеется в виду военная деятельность как фактор воспитания храбрости, черт характера; "Храбрая мысль носить вашъ умъ на дело!"; об Игоре сказано, что он стянул, напряг ("истягну") "умъ крепостию своею и поостри сердца своего му-жествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую" — своего рода характеристика психологической преднастройки к деятельности, к ратному труду. Много красочных характеристик психических состояний горя, печали, тоски, "туги" в связи с военным поражением и вместе с тем картина тех мотивов, которые должны отвратить князей от междоусобиц и объединить перед лицом противника. Мотивы при этом индивидуально дифференцируются в зависимости от того, о каком человеке идет речь. Эта информация вложена в уста великого князя Святослава, который произнес "злато слово, съ слезами смешено". Одному он напоминает о его победах, другому — об "обидах", третьего укоряет, что он, имея силы, не направляет их на Кончака и т.д. [344, с. 58 - 71].

"Послание Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодович»)" — этот литературный памятник, известный под названием "Моление Даниила Заточника", возник, полагают, в первой четверти XIII в. Едва ли это личная челобитная. Скорее всего его можно рассматривать как своего рода "рекомендации" Руководителю, основанные на психологическом знании и призванные внести коррекцию в стиль его правления и в складывающееся в княжестве (как организационной системе) конкретное положение дел — т. е. организационное консультирование, как сказали бы в наши дни. При этом очень многие рекомендации относятся к области межличностного восприятия, "подбору кадров", как теперь бы сказали. "Моление" построено очень умно с точки зрения его названной выше цели. Вначале дан своеобразный краткий общий гимн разума, мудрости, призыв к добрым помыслам и обещание сообщить в форме притч нечто важное для будущего. Авторское "я" как здесь, так и на протяжении всего моления скорее собирательное. Это, видимо, "мы, мыслящие скромные люди". "Я" диктуется скорее конкретной логикой примеров, притч, которые нельзя чисто формально отнести сразу ко многим людям. "Я" — это оконкреченное "Мы". Итак, вернемся к началу "Моления":

Вострубим убо, братие, аки в златокованную трубу, въ разумъ ума своего... да восплачются в нас душеполезныя помыслы... Да развергну въ притчах гадания моя и провещаю во языцех (в народах. — Е. К.) славу мою...

Далее идет текст, как бы улещивающий читателя и располагающий его к чтению (ведь обращаются к власть имущему — "клиенту оргконсультанта", так сказать). Такого рода фрагменты текста, которые должны способствовать установлению контакта со специфическим читателем, поддерживать этот контакт, стимулировать, мотивировать читателя, отводить некоторые его возможные сомнения и возражения, встречаются периодически на протяжении всего текста. Так, вначале автор называет читателя благоразумным, расположенным к людям:

"Ведыи (зная. — Е. К.), господине, твое благоразумие и прите-кохъ (прибег. — Е. К.) к обычней твоей любви". Через некоторое время автор подчеркнет свою верноподданость князю и то, что князь — глава людям своим. В конце автор как бы извиняется за многословие, прибегает к самоуничижению и завершает моление отнюдь не "личной просьбой", а некоей здравицей князю. Все это только обрамление самого главного; основное, о чем говорит автор, состоит в следующем: князю (будем полагать, руководителю некоторой организации) нужно за внешностью, богатством и даже возрастом видеть внутреннее, психологическое содержание человека, его ум или глупость и окружать себя умными людьми: ... Не возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо семь одеяниемъ скуденъ, но разумом обилен; юнъ возраст имыи, но стар смыслъ вложихъ вонь (в него. — Е. К.)".