Название: Психология человеческой жизни - Абрамова Г. С.

Жанр: Психология

Рейтинг:

Просмотров: 731

Нина живет в пригородном поселке, где основное население — пенсионеры. Жители этого поселка работают в большом городе или в сельском хозяйстве. Многоэтажка — девять этажей — соседствует с частным, как говорят, сектором. Своей неухоженностью и неуютностью поселок напоминает вечное строительство по потерянному плану. На субботники по уборке несколько лет подряд выходили несколько человек, среди них обязательно была Нина и ее муж. Позже он часто был единственным, кто стремился хоть чуть-чуть убрать зимнюю грязь. Это только деталь того житейского пейзажа, той социальной ситуации, где «факторы» в самом неприглядном виде заявляют о существовании силы, название которой — зло. Но эта сила не имеет власти над маленькой седой женщиной, не имела и не будет иметь, потому что... Я ставлю здесь многоточие, чтобы читатель сам продолжил, увидев в этой проекции собственное Я. Мне же предстоит полнее проанализировать концепцию жизни и смерти, которые присутствуют в сознании Нины, и еще раз вернуться к ее концепции человека.

Жизнь как целостный предмет для нее — естественная ценность, безусловная ценность,которая сохраняется религиозными и нравственными переживаниями. Личная жизнь — превращенное отражение этого целостного образования. Превращение выражается в том, что в ней выделяется источник обоснования целостности — это Я и его качества, которые можно назвать Я-усилиями. Данность Я не вызывает сомнений, так как оно имеет право на существование как безусловная ценность жизни. (Надеюсь, читатель понимает, что перед ним попытка интерпретации, объяснения.) Эта безусловная ценность основывается на очевидности появления Я как данности — родительская семья, нравственные отношения, религиозность. Именно они задают те границы семантического пространства, которые нужны человеку для структурирования Я как данности, для проявления его качеств как Я-усилий.

Наличие структурированного семантического пространства позволяет осуществлять различные интеллектуальные позиции, среди них и трансцендентальную, а безусловные ценности ориентируют их содержание. Нина говорила о том, что в детстве ей рассказали о бесах, которые всегда стоят за спиной человека и соблазняют его на плохое. Рассказали о том, что справиться с бесами она сможет, если не станет их слушать, а будет сопротивляться им, читая молитву. Как психолог я могла бы сказать, что ребенка учили доверять естественному нравственному чувству и ориентироваться на трансцендентальный идеал. Это было «выращивание» того доверия к своим силам, которое определяет появление переживаний зависимости жизни от собственных усилий.

Концепция смерти — часть концепции жизни. Та ее естественная часть, которая соединяет конец и начало. Насильственная смерть братьев на войне, смерть собственного ребенка от болезни, смерть родителей — эти потери и их переживание не сформировали страха перед смертью как перед неизбежностью. У Нины существует страх перед насильственной смертью — войной. Война воспринимается как проявление зла, существование которого отрицать нельзя, как нельзя отрицать существование Всевышнего. Так экзистенциальные переживания порождают сопротивление злу в виде страха перед насильственной смертью близких на войне. Насильственная смерть неестественна и вызывает страх, который, думаю, можно назвать экзистенциальным, так как он позволяет в переживании прояснить, структурировать безусловные ценности. К числу их относится сама жизнь и ее естественное завершение — смерть.

Такие житейские категории, как «судьба» и «предназначение», при наличии ценностных, экзистенциальных переживаний не воспринимаются как фатальные, они соотносятся с логикой собственных Я-усилий как усилий разума по осуществлению собственной жизни. Ориентация на законы жизни, которые можно постигнуть только живя, присутствует в бесстрашии перед всеми видами перемен, которые посылает жизнь. Эти перемены — социальные, экономические, возрастные — воспринимаются не как наказание или проклятие, а как неизбежное последствие усилий людей по организации совместной жизни. Если эти усилия не оправдались, если их не было, то причина этого в самих людях, которые не сделали, не смогли сделать то, что соответствует жизни.

Естественная терпимость к чужому мнению, способность прощать и слушать другого человека, готовность к разумному совместному действию — это все отражения концепции жизни, согласно которой безусловная ценность жизни проявляется в готовности соответствовать существующим ее формам в той же мере, как и готовность к творчеству. Борьба со злом не декларируется, не проповедуется на словах, она существует как следование в своей жизни нравственному императиву, принятому без сопротивления, потому что он был естественным содержанием отношений с близкими людьми в родительской семье. Он — нравственный императив — позволяет удерживать жизнь как целостное явление в любых обстоятельствах.

Мне думается, что нравственные и религиозные переживания человека обладают мощным последействием, которое связано со структурированием под их влиянием целостной картины мира. Возникнув, она, в свою очередь, дает ему основания для проявления всех качеств Я как данности. Неделание зла — самая эффективная форма борьбы с ним. Жизнь как творчество, основанное на нравственном императиве, — это и есть творение добра в мире, в своей жизни, которое будет проявляться в способности любить, в доброте, душевной щедрости, теплоте отношений. Во всех тех качествах, которые отличают человека, обладающего созидательной силой Я, в качествах, раскрывающихся в разных отношениях к миру.

В жизни Нины не было специальных уроков, раскрывающих сущность религии или нравственности. Религиозные и нравственные отношения, их содержание раскрывались в естественном поведении близких людей: «Папа никогда не повышал голоса. Мои родители никогда не ругались. Представить невозможно, чтобы Михайло Ефимович матерился! Они умели разговаривать с людьми, никогда не обижали никого и сами не унижались. Они не садились за стол, не перекрестясь. Мама плакала, когда колокола сбрасывали, они церковные иконы хранили, все надеялись, что церковь восстановят. Когда начали раскулачивать, было страшно. Они — большевики — так быстро везде появлялись, с оружием. У них все было, чтобы людей устрашать, а люди — они без оружия что могут сделать, только плачут, а большевикам от этого больше силы прибавляется. Восстание-то на Политове было, так столько их — большевиков — прискакало, на таких хороших лошадях, которых мы и не видали, да всех мужиков и поубивали. Другие уже смирились, да ведь все обещали-то, что жить хорошо будем. Хорошо помню, как папа пришел с собрания, весь бледный, поникший, сказал маме, что надо вести скот в колхоз, а то всех сошлют. Плакал сам, когда коней уводил, — с той поры стал совсем молчаливый, делал в колхозе, что скажут. А сестры его не были в колхозе — старенькие и больные, их и не стали записывать. Они кормились рукоделием. Все умели делать, тоже не долго пожили. Колхозная-то работа была бесплатная, что-нибудь дадут на трудодень, а так — живи, как знаешь. Народ-то голодал сильно. Хорошо, что лес был, так грибы и ягоды выручали, особенно летом, рыба еще в реке водилась, а на огородах что вырастало, то надо было сдавать заем, да еще налоги, да еще деньгами налоги — не выскажешь всего. Я помню, я уже большенькая была, как стало в деревнях грустно жить».